– Нет.
– О чем же там говорится?
– Женщина должна услаждать жизнь мужчины… покорствовать его желаниям… вести дом… молиться…
– Все это ложь! – Блейд обошел девушку справа, стараясь заслонить груду трупов в двадцати шагах от тропы. Впрочем, в сумерках она походила на большой округлый валун, застывший в каменной неподвижности. – Вечный Огонь породил мир – подобно тому, как женщина рождает дитя; разве он хочет, чтобы женщина в этом мире была игрушкой мужчины?
– Ты говоришь странное, – Аста задумчиво теребила локон, выбившийся из косы. – В наших книгах написано иначе.
– Потому что их писали люди, а не Бог, девочка.
Она помолчала, потом нерешительно подняла к нему смутно белевшее в полумраке лицо.
– А ты, Ричар… ты много убивал?
– Много. – Ему не хотелось об этом вспоминать.
– И женщин?.. Женщин тоже?
Блейд вздохнул. Как трудно разговаривать с детьми, особенно с теми, кто стоит на пороге зрелости!
– Да, – неохотно признался он, – и женщин тоже. Хотя я не назвал бы их так.
– Почему?
– Видишь ли, детка, женщина, изменившая своей природе, своему предначертанию, становится чудовищем.
Когда они пошли к шалашу, уже стемнело. Эта неказистая постройка из жердей и шкур смутно напомнила Блейду индейский вигвам. У порога тлел костер; рядом, прямо на земле, стоял медный котелок на трех ножках с каким‑то густым варевом – оно было еще теплым. Вероятно, горцы ели эту кашу руками; Блейд не обнаружил ни чаш, ни чего‑либо напоминающего ложки.
Аста откинула полог и они, встав на колени, скользнули в шалаш. С облегченным вздохом Блейд опустился на травяную подстилку у самого входа, сбросил с плеча мешок и оглядел убогое жилище. Два полных меха воды, объемистый куль с крупой, толстый ломоть сала, завернутый в холщовую тряпицу… Больше ничего. Похоже, эти горцы отличаются спартанскими привычками, подумал странник.
Расстелив плащ, Аста выбралась наружу, и он услышал, как девушка возится у костра. Вскоре пламя разгорелось, рыжие языки начали лизать закопченный бок котелка, потом Блейд ощутил запах пищи, наполнивший его рот слюной. Покопавшись в мешке, он вытащил две небольшие чаши и тоже вылез из шалаша.
Варево было вполне терпимым и щедро приправленным салом. Аста съела немного, но Блейд, стосковавшийся по горячему, опростал половину котелка. Пища согрела его; казалось, энергия и сила тех, кому не довелось закончить ужин у этого костра, вливаются в его жилы, наполняют мощью уставшее тело.
– Ложись, Ричар, – Аста коснулась его плеча. – Каждый вечер я засыпаю, а ты остаешься у костра, стережешь мой сон… – она порывисто вздохнула. – Сегодня моя очередь. Я успела отдохнуть, пока… пока ты…
– Пока я отвоевывал этот котел с кашей, так? – Блейд усмехнулся. – Ну, и что ты будешь делать тут, малышка? Одна в ночи, без оружия?
– Почему без оружия? Я возьму твой арбалет!
– Ты сможешь выстрелить в человека? – он приподнял бровь, всматриваясь в утомленное личико девушки.
Она опустила глаза.
– Нет… наверно, не смогу… – с минуту она молчала, потом, снова вздохнув, произнесла: – С тобой хорошо, спокойно. Ты добрый…
– Как те старые монахини в Критоне?
– Нет. Они наставляли в покорности… Ты учишь меня совсем иному.
– Нельзя научить тому, чего в человеке нет от рождения, – произнес Блейд. – Видишь – тебя наставляли в покорности, но ты не захотела превратиться в покорную подстилку. |