Я ведь и в самом деле ску…

Ткань скользкая, и непременно должна была бы вывернуться из моих ладоней вместе с девичьим телом, но все происходит ровно наоборот. Наверное, потому что за мгновение до того, как мои объятья смыкаются, девчонка в одно натренированное движение поворачивается кругом, и затылка больше нет. Есть лицо. И его я, как выясняется, тоже очень хорошо знаю.

Та самая мышь. Белая.

Правда, без своей мрачной униформы выглядит уже не так блекло, даже наоборот. И даже не бледно: вполне себе человеческий вид, здоровый и, прямо скажем…

Милый?

Помнится, в первую и последнюю нашу встречу, эти глаза смотрели на меня совсем иначе. С явным желанием убить. И были такие темные темные, аж жуть. Хотя и сейчас света в них, пожалуй, маловато. Но бездны тоже нет, как ни крути: только глубина, большая пребольшая. Такая, что затянет и не выплывешь. Тем более, смотрит на меня, будто сожрать хочет. С потрохами. Того и гляди, веками зачавкает.

А вот ткань дрянь в определенных случаях очень даже полезна. Например, когда мышка делает вдох, и её груди, беспрепятственно поднимаясь и опускаясь, скользят по…

Если я опущу взгляд, то увижу их целиком и полностью, потому что застежки у накидки нет, и полы распахнуты. Да, вот так, просто напросто. Но я не смотрю вниз. Зачем? Этих малышек я изучил вдоль и поперек. И не только их. Неизведанной страной осталась лишь одна.

Лицо.

Оно…

Дрожит? Нет, подрагивает. Каждой мышцей. Еле заметно, но смотришь, словно сквозь марево, поднимающееся над раскаленным асфальтом.

А может, мне это только кажется, потому что её тело удивительно спокойно. Даже дыхание не сбилось ни на миг. И голос звучит совершенно ровно, когда чуть рассеянно сообщает:

– Штормит.

Пожалуй. Ещё чуть чуть, и девятый вал поднимется, причем не у горизонта, а гораздо, гораздо ближе, прямо у меня в…

Господи, о чем я думаю? Надо вести себя прилично. По джентльменски. А что у нас принято в лучших домах Лондона и Парижа? Правильно, разговоры о погоде. Тем более, что разговор уже начат, и остается только ответить в такт заданной теме что нибудь галантное и изысканное вроде…

– Ага.

Её губы поблескивают какими то то ли искорками, то ли крупинками. Кристалликами вроде тех, что оседают на коже после купания в соленом… Ну да, мы же на каком никаком, а море. Это должна быть соль. Просто обязана. И я прямо сейчас проверю, какова она на вкус, нужно только чуть наклониться и…

– Госпожа гость ть ть тья! Извольте проследовать ть ть ть!

* * *

Она не убегала. Ни в коем случае. Плавно выскользнула из объятий и величаво спустилась по ступенькам, унося с собой дурман, который на меня так вдруг накатил: едва белобрысая макушка скрылась из вида, мысли пришли в порядок. Относительный, конечно, но намного более привычный. Хотя добавилось и кое что новенькое.

Ужас ужас ужас. Кровавый кошмар.

Какие губы? Какие, к черту, женщины, если сейчас я– один в один наш сосед по старой квартире дядька Колька, в сатиновых семейных трусах и вытянутой майке, выбравшийся курнуть на лестничную площадку, чтобы заглушить зуд волдырей, набитых мошкой за время садоводческих выходных? К тому же…

А вообще, она сама виновата. Была бы, если бы не пингвины. Нечего разгуливать в неглиже у всех на виду, можно ведь и нарваться. Повезло ей, что я– парень культурный, как собака на кость не бросаюсь. Даже на самую аппетитную. С другой стороны, дело тут не в костях и голоде.

Она– моя. В смысле, больше мне ничего не надо от этой жизни, ну, помимо разных глупостей вроде мира во всем мире. И другого не надо. Другой, то есть. И хоть убей, не чувствовал я возражений все эти минуты, пока прижимал её к себе! Ну ни капельки!

Правда, поползновений тоже не было.