Остановились у небольшой мазанки, окруженной садом. Мальчишка расплатился с извозчиком, помог слезть Авдею, поддерживая, завел во двор, а оттуда в хату. Там их встретили его родители, мать стал хлопотать над сыном (нога у того посинела и распухла), а отец сокрушенно крякнул: «Незадача». Потом окинул мальчишку взглядом:

— Беспризорник?

— Не, — повертел тот головой. — Ищу работу.

— Ко мне на шаланду пойдешь?

— С радостью, — часто закивал малец.

Так Пашка стал рыбаком.

Семья оказалась греками по фамилии Васалаки и имела шаланду, на которой отец с братом и сыном ловили ставриду, продавая ее на Привозе. До этого Пашка любил порыбачить у себя в Мелитополе, ловя на удочку в местных ставках окуньков и пескарей. Здесь же рыбалка была совсем другая, сетью. Ранним утром шаланда Васалаки в числе других выходила в море, возвращаясь оттуда под вечер.

Вскоре новый работник научился грести на веслах, выметывать и выбирать снасть, управляться с рулем и парусом. Поскольку наступил зимний сезон, уловы были не богаты, но на жизнь рыбакам хватало.

На базаре дары моря шли нарасхват. Зенон, так звали старшего Васалаки, расплачивался с мальчишкой частью улова и кукурузной мукой, все ходившие в Одессе дензнаки стремительно дешевели.

Жить Пашка продолжал с ребятами, которые теперь регулярно варили уху, мамалыгу и запекали в углях ставриду.

— Лафа, — чавкая душистым сочным куском, щурил кошачьи глаза Шкет.

— Угу, — соглашались остальные.

В конце января ударили сильные морозы, а потом за городом неделю гудела канонада и полыхали зарницы у горизонта, подходила Красная Армия. В центре города спешно эвакуировались военные учреждения, с рейда исчезли французские и английские миноносцы, а вечером 7-го февраля в Одессу входила кавалерийская бригада Котовского. Буржуи с интеллигенцией тут же попрятались по домам, простой люд радостно встречал освободителей.

Был в толпе и Пашка с друзьями, радостно швырявшие вверх шапки. Потом он расспрашивал определявшихся на постой бойцов о брате, но никто о нем не слышал. Николай как в воду канул.

Из центра Пашка тут же отправился на Ланжерон, где получил у Васалаки расчет, а утром направился записываться в Красную Армию.

— И на хрена тебе это надо? — почесываясь и зевая в свете чадящей плошки, спросил Марко. — Мне что красные, что белые — один черт.

— А чтоб такие пацаны, как вы, не жили в катакомбах, — чуть подумав, сказал Пашка. Затем пожал всем руки и исчез во мраке.

— Ты того… Если не возьмут, возвращайся! — крикнул вслед Шкет.

Добравшись в центр города, уже расцвеченный красными флагами, парнишка поозирался и подошел к группе бойцов, гревшихся у дымного костра в сквере. У них выяснил, что запись идет на Канатной. Эту улицу он знал, там находились казармы бывшего юнкерского училища, двинул туда.

Часовой на территорию казарм не пустил и кивнул на особняк напротив: «Топай туда, там набирают». Пашка перешёл булыжную мостовую. Над входом в особняк висел плакат: красный боец в буденовке и с винтовкой тыкал вперёд пальцем и слова «Ты записался добровольцем?»

— Это мы враз, — потянул на себя дверную ручку мальчишка.

Очередь, вопреки ожиданиям, внутри была небольшая, человек пятнадцать.

— Кто крайний?

На него удивлённо уставились, а потом один, по виду студент в форменной фуражке и кургузой шинели, сказал: «Я».

— Зря пришел, хлопче, годами не вышел, — пробасил здоровенный дядька в домотканой свитке.