— Считай, ты у нас живешь, — протянул руку Марко. Пашка пожал жесткую ладонь. Вскоре все сидели вокруг «стола», с удовольствием поедая украденные на Привозе пахнущую чесноком колбасу и ржаной каравай хлеба.

Компания, к которой примкнул Пашка, оказалась интернациональной. Самый старший, Марко, был из цыган, тринадцатилетний Циклоп (у него косил левый глаз) — еврей, а мелюзга, Шкет и Клоун, русские.

Они промышляли на Привозе, умыкая всё, что плохо лежит, и тырили по карманам. Заниматься этим Пашка категорически отказался, став искать в городе работу, но такой не имелось даже для взрослых. Заводы и фабрики стояли, народ бедствовал, шиковали только буржуи со спекулянтами да деникинские офицеры.

Вскоре пришлось продать кожушок с кубанкой, быть нахлебником у ребят Пашка не хотел, а потом и сапоги — стал ходить в обносках. По вечерам все возвращались из города в грот, делили еду, которую удавалось стырить беспризорникам, и пили из кружек морковный чай. А ещё развлекались, как могли, и вели разговоры.

Развлечения сводились к игре в карты, засаленная колода которых хранилась у Циклопа, и пению блатных песен. Новичка быстро обучили играть в рамс и стос «под интерес», в которых тот вскоре превзошел наставников. В разговорах же обсуждались услышанные на Привозе новости, случившиеся там разборки и похождения Мишки Япончика.

То был знаменитый одесский налетчик, успешно грабивший при всех режимах и считавшийся неуловимым. Заветной мечтой новых Пашиных друзей было попасть в его банду, чтобы повысить квалификацию.

Кроме того, прихватив самодельные факелы из тряпок, вымоченных в нефти, все вместе часто путешествовали по катакомбам, где проживало немало народу. В разветвленных галереях ютились другие группы шпаны, дезертиры и бандиты. Наведывались туда контрабандисты, пряча товары, и другой темный люд. Впрочем, сосуществовали все мирно, никто никому не мешал. Все жили по интересам.

Как ни странно, лучше других знал катакомбы Шкет, обладавший особым чутьем выбирать правильный путь и возвращаться обратно. Однажды он даже нашел выход за городом в степи, чем тут же воспользовались. Ночью из катуха расположенного неподалеку хутора Марко с Циклопом сперли барана, из которого вся компания неделю варила наваристую шурпу.

Пашка же, раздобыв чистый тетрадный лист и огрызок химического карандаша, попросил Шкета изобразить план лабиринта.

— Так это ж не весь, — послюнявил тот грифель.

— Ничего, давай малюй.

Когда тот всё сделал (получилось наглядно), Пашка аккуратно свернул листок и спрятал в карман — на всякий случай.

Спустя месяц Пашка нашёл работу. Помог случай.

Тем ясным ноябрьским днем (осень выдалась долгой и теплой) он, как обычно, навестил морской порт. У стенки ржавели оставленные командами суда, на рейде дымил трубами британский миноносец, а у одного из причалов разгружался французский пароход. По сходням вверх-вниз бегали с мешками и ящиками на плечах грузчики.

До начала разгрузки Пашка было туда ткнулся, надеясь примкнуть к артели, но его не взяли.

— Гуляй, пацан, дальше! — хмуро сказал старший.

Сидя на бухте канатов в стороне и нежась на солнце, мальчишка с завистью наблюдал за их спорой работой. Внезапно один из грузчиков, молодой парень, спускавший очередной мешок, оступился и покатился по сходне вместе с мешком вниз.

Товарищи бросились к упавшему и подняли. У бедолаги оказалась вывихнута нога.

— Слышь, пацан, иди сюда! — махнул Пашке рукой старший. Парень, спрыгнув с бухты, подбежал.

— Отвези его домой, — протянул купюру, — сдача твоя.

Сунув деньги в карман, Пашка закинул руку парня себе на шею, и оба заковыляли к выходу из порта. Там Судоплатов нанял пролетку, спросив: «Куда везти тебя, дядя?».