Пашка направился по указанному маршруту, с интересом рассматривая город. «Да, это не Мелитополь или Никополь», — впечатлялся красивыми особняками и архитектурным ансамблями, золотом листвы скверов и многолюдьем. При этом обратил внимание на большое число военных: белогвардейских офицеров и солдат, казачьих, на лошадях, пикетов. В городе работали лавки, кафе и рестораны, откуда-то доносились звуки оркестра.

Спустя полчаса впереди открылся огромный шумный рынок, каких мальчишка не встречал.

Начинался он коваными воротами на чугунных литых столбах, за которыми высились крыши четырех двухэтажных корпусов, расположенных попарно, под ними в два ряда тянулись торговые помещения, а дальше, насколько хватало глаз, меж возов рундуков и лавок шумела многоголосая толпа.

«Да, — мелькнуло в голове. — Тут народу побольше, чем в дивизии».

Миновав распахнутые ворота, у которых сидели нищие и инвалиды, Пашка влился в людской поток, и тот понёс его дальше. Все кругом что-то продавали, покупали, слышались смех и ругань, где-то пиликала гармошка.

Поток вынес мальчишку к съестным рядам, где на прилавках лежали всевозможные продукты. Здесь же, у громадных корзин, торговки продавали горячие лепешки и пирожки. Потянуло мясным духом, и у Пашки засосало под ложечкой.

В больнице кормили не ахти, на завтрак он сжевал черствую горбушку с пустым чаем, а время сейчас близилось к полудню. Когда одевался в кастелянной, в кармане гимнастерки обнаружил несколько смятых купюр, наверное, оставил брат или Бубнов, а в потайной прорези кожушка нащупал браунинг. «Сохранился», — подумал, засунув глубже.

Направившись к одной из торговок, приценился и купил четыре пирожка с ливером, которые ему завернули в газетный кулёк. Повертев головой по сторонам, увидел неподалеку закрытый на перемёт рундук, подошел к нему и, прислонившись спиной, стал есть.

Когда, умяв первый, принялся за второй, почувствовал чей-то взгляд.

Из-за угла на него смотрел голодными глазами оборванный, лет шести, конопатый пацан.

— Иди сюда, — откусил кусок Пашка и протянул кулёк.

Тот взял, быстро сжевал, похлопал себя по впалому животу — мол, порядок. Затем достал из кармана драного клифта окурок и чиркнул спичкой о подошву.

— Ширмачишь? — выпустил носом прозрачную струйку дыма.

— Чего? — не понял Пашка.

— Ну, в смысле, тыришь по карманам, — ухмыльнулся конопатый.

— Не, — Пашка повертел головой в кубанке.

В это время неподалеку появился наряд солдат с повязками на рукавах, конопатый пацан заорал: «Атас!», одновременно одна из торговок завизжала: «Рятуйте, обокрали!»

От неё, мелькая в толпе, улепётывали два оборванца, стоявший на стрёме конопатый припустил в другую сторону.

— Вон, вон их главный! — ткнула баба в Пашку пальцем, он не стал дожидаться, когда схватят и метнулся за конопатым.

Тот ловко уворачивался от зевак, ныряя под прилавки и возы, а потом сиганул в узкий проход в стене. Пашка за ним. Остановились в каком-то глухом дворе-колодце, отдышались.

— Нехило бегаешь, — цыкнул слюной на землю конопатый и протянул руку, — будем знакомы. Шкет.

— Выходит, ты воришка? — хмыкнул Пашка, пожав грязную узкую ладонь.

— А что тут такого? — пожал худенькими плечами Шкет. — Жить ведь как-то надо.

— Ну и где ты живешь?

— Тут рядом, на Молдаванке, — шмыгнул носом Шкет. — А тебе зачем?

— Понимаешь, я не местный, желательно где-нибудь на время приютиться.

— Чего проще, — рассмеялся новый знакомый.