Между тем обстановка на Южном фронте ухудшалась. После начавшегося в мае наступления армий Деникина красные части отошли из Донской области, оставив Донбасс с Харьковым, а с тыла их теснила белоказачья конница Мамонтова и Шкуро. Когда последняя стала подходить к Никополю, дивизия с боями отошла в Кременчуг, а оттуда двинулась на Николаев.

Глава 2. Жемчужина у моря

У горизонта гремела канонада, моросил дождь, полк по осенней грязи отступал на Одессу. Бойцы в обхлестанных шинелях сапогами месили грязь, за ними понуро шла конница, вихлялись тачанки и катились трёх дюймовки в упряжках, позади скрипел обоз.

— Но! — нахлестывали ездовые тощих коней, те из последних сил натягивали постромки.

Под брезентом одной из санитарных повозок в числе других метался в тифу Пашка. Он захворал четыре дня назад, температура поднялась за сорок, губы обметало сыпью. Изредка у повозки возникал Иван, поил его из фляжки и снова уходил вперед, к связистам.

Хмурым утром вошли в город, сапоги, подковы и колеса загремели по булыжнику.

— Подтянись! — хрипло орали командиры, в ответ — звяк амуниции, хрип лошадей и тяжелое дыхание. Наконец где-то в центре раздалось желанное «Стой!», начали размещаться в брошенных казармах. В одной наскоро организовали лазарет, перетаскали туда раненых и тифозных. К вечеру Пашка очнулся на соломенном тюфяке, рядом стояли брат и Бубнов.

— Ну как ты? — наклонился Николай.

— Ничего, — бледно улыбнулся мальчишка. — Только голова кружится и жар сильный.

От соседнего больного, выслушав того стетоскопом, подошел фельдшер в застиранном халате.

— Вы кем будете мальчишке?

— Я брат, — ответил Николай.

— Сослуживец, — буркнул Бубнов.

— Ну, так вот, товарищи, — отвел их чуть в сторону фельдшер. — По возможности нужно определить его в больницу, иначе погибнет. У меня ни лекарств, ни условий.

— Ясно, — переглянулись оба и, попрощавшись с больным, вышли из лазарета.

На следующее утро Пашка очнулся в светлой палате на койке и попросил воды.

— Где я? — оторвавшись от поилки, спросил у сестры милосердия в белой косынке и фартуке.

— Ты, мальчик, в городской инфекционной больнице, — ровным голосом ответила она и сунула ему под мышку градусник. Затем появился благообразный старик в таких же белых шапочке и халате, присел у койки.

— Нутес, посмотрим вас, батенька.

Завершив осмотр, сказал сестре несколько слов по латыни (та кивнула), вслед за чем перешёл к следующему больному, а таких в палате был десяток. Началось лечение. Спустя месяц, в первых числах октября, похудевший и с бритой головой, Пашка был выписан из больницы.

У кастелянши он получил свою пахнувшую дезинфекцией одежду, попрощался с лечащим врачом и сёстрами, которые за ним ухаживали, и вышел из дверей больницы в новую жизнь. А новой она была потому, что на третий день после его госпитализации красные части оставили Одессу, её заняли белые. Встал вопрос, что делать дальше?

Куда отошел фронт, мальчишка не знал, да и сил его догонять не было, а в городе он никого не знал, следовало как-то определяться. Про Одессу он немало слышал от Бубнова, матрос был из этих мест, и запомнил, что самым интересным местом в городе на Чёрном море был центральный рынок, именуемый Привоз.

— Если желаешь найти кого из знакомых или узнать свежие новости, топай туда, — рассказывал мальчишке матрос. — Да и вообще, бойкое место, там не заскучаешь.

У первого же встречного прохожего он спросил, как туда пройти, и тот очень удивился: «Ты мальчик шо, с луны упал?» Когда выяснилось, что нет, не упал, прохожий подробно рассказал, куда и как, и, бормоча: «Это ж надо, не знает де Привоз!», удалился.