Купец был рад; Клим Яковлев

         Помалчивал. Уселися,

         Настала тишина.

         Бездомного, безродного

         Немало попадается

         Народу на Руси,

         Не жнут, не сеют – кормятся

         Из той же общей житницы,

         Что кормит мышку малую

         И воинство несметное:

         Оседлого крестьянина

         Горбом ее зовут.

         Пускай народу ведомо,

         Что целые селения

         На попрошайство осенью,

         Как на доходный промысел,

         Идут: в народной совести

         Уставилось решение,

         Что больше тут злосчастия,

         Чем лжи, – им подают.

         Пускай нередки случаи,

         Что странница окажется

         Воровкой; что у баб

         За просфоры афонские,

         За «слезки Богородицы»

         Паломник пряжу выманит,

         А после бабы сведают,

         Что дальше Тройцы-Сергия

         Он сам-то не бывал.

         Был старец, чудным пением

         Пленял сердца народные;

         С согласья матерей,

         В селе Крутые Заводи

         Божественному пению

         Стал девок обучать;

         Всю зиму девки красные

         С ним в риге запиралися,

         Откуда пенье слышалось,

         А чаще смех и визг.

         Однако чем же кончилось?

         Он петь-то их не выучил,

         А перепортил всех.

         Есть мастера великие

         Подлаживаться к барыням:

         Сначала через баб

         Доступится до девичьей,

         А там и до помещицы.

         Бренчит ключами, по двору

         Похаживает барином,

         Плюет в лицо крестьянину,

         Старушку богомольную

         Согнул в бараний рог!.