Не говоря ни слова, хозяин поклонился и поспешил исполнять волю гостей. Тут же появилась служанка с огромным кувшином вина, а поднос с зажаренным на вертеле бараньим окороком принёс хозяин самолично, спустя мгновение на стол поставили кружки, а рядом с подносом положили широкий кухонный нож.

Одним залпом варвар осушил кружку вина и, отрезав внушительный шмоток жаркого, откинулся назад, облокотившись о стену таверны. Вцепившись в мясо зубами, подобно голодному людоеду, варвар немедленно приступил к трапезе, не дожидаясь остальных. На мимолётный взгляд Капны он ответил просто и понятно, попытавшись с набитым ртом выговорить хоть что-нибудь членораздельное:

— Здесь тебе не Тарантия — мясо едят руками.

— Смотри не подавись. — ответила Капна и, морщась от дешевого кислого вина, которого сделала всего один глоток, отрезала себе небольшой и аккуратный кусочек мяса; вино ей не понравилось и она отставила кружку, в то время как варвар вливал в себя уже третью подряд.

Конан рассмеялся при виде не слишком удачных попытках товарки вести себя пристойно за столом, в условиях опять-таки не слишком позволяющих сделать оное.

— Приятного аппетита, господа. — засуетился Минхос, слащаво улыбаясь и, заметив, вдруг, что Акула не притронулся к вину, живо поинтересовался:

— А вы, что пожелаете, мой господин?

— Кефира или молока. — спокойно произнёс рослый воин.

И тут таверну потряс взрыв громогласного хохота.

— Я не ослышался, парни, или тут где-то девка затесалась?! — пьяным басом заголосил один из наёмников.

— Молока ей подайте! — заржал другой, подзадоривая остальных. — А мамкиной титьки не желаете?!

— Молокосос! Птенец желторотый! — несло нескрываемым презрением от пьяной компании напротив.

— Сейчас кто-то нарвётся. — предупредила Капна.

— О! И в правду, баба! — пуще прежнего расхохотались наёмники. — Закрой пасть, метёлка, когда мужчины разговаривают!

— Да, какие там мужчины, ты глянь только — падаль одна. — едва ли отчётливо произнёс третий гуляка, язык которого уже начал заплетаться.

Лицо хозяина окаменело — непременно быть беде. Погрома не избежать.

Акула коротко переглянулся с Конаном и под одобрительный кивок вышел из-за стола. Распрямив плечи, он, не спеша, направился в сторону притихшей, вдруг, весёлой компании. Никто и ахнуть не успел, как один из наёмников, тот, что был заводилой, повис в воздухе, хрипя и содрогаясь. Его горло железной хваткой сдавили пальцы, вытянутой вперёд руки Акулы, а сквозь ледяные опасно поблёскивающие глаза смотрела сама бездна. Лица остальных наёмников побелели и застыли подобно изваяниям из мрамора, заворожено созерцая исполинскую мощь титана, ожившего из сказаний и легенд минувших эпох.

Когда судороги поутихли, а зрачки заводилы закатились за веки, Акула, словно тряпку, отшвырнул тело прочь и, наклонившись над сжавшимися в комок и быстро протрезвевшими гуляками, спокойно произнёс:

— Пошли прочь, псы.

Отважные парни, наконец-таки, придя в себя, выползли из-за стола и, опасливо поглядывая на ожившую легенду, попятились назад. Стоило им оказаться на расстоянии всего нескольких шагов от исполина, как они бросились наутек, едва протиснувшись втроём в дверях таверны. Акула подошел к отброшенному им наёмнику и, заметив вялые признаки жизни, также как и в прошлый раз, бесцветно произнёс:

— Будет жить.

— Я убивал и за меньшее. — пожал плечами Конан, дивясь «милосердию», временами проявляемому своими спутниками.

— Убийство — это слишком просто. — ответил Акула, возвращаясь за стол.