Магия Эравана снова нахлынула на них. Дорин и Ирэн толкнули его обратно.

Сейчас. Это должно было быть сейчас.

— Скажи мне его имя, — прорычал Дорин.

Эраван улыбнулся ему.

— Нет.

— Дорин, — предупредила Ирэн. Пот скатился по ее лицу. Она не могла его долго держать. И рисковать.

Дорин послал силу, стучащую по лезвию. Рукоять Дамариса светилась.

— Скажи мне.

— Это твое собственное.

Глаза Эравана расширились, когда из него вышли слова.

Как Дамарис извлек это из него. Но Дорин не восхищался силой меча.

Имя его отца…

Дорин.

— Я забрал его имя, — выплюнул Эраван, извиваясь, когда слова текли с его языка под магией Дамариса. — Я стер его с лица земли. И все же он вспомнил об этом только один раз. Только однажды. Когда в первый раз он увидел тебя.

Слезы скатились по лицу Дорина от этой невыносимой правды.

Возможно, его отец неосознанно скрыл свое имя в себе, последнее ядро ​​неповиновения Эравану. И назвал своего сына за это неповиновение, тайная сила, благодаря которой человек внутри все еще сражался. Никогда не прекращал бороться.

Дорин. Имя его отца.

Дорин отпустил рукоять Дамариса.

Дыхание Ирэн стало прерывистым. Сейчас — это должно было быть сейчас.

Даже с королем Валгов рядом что-то в груди Дорина ослабло. Исцелилось.

Дорин сказал Эравану, его слезы сгорели под теплом их магии.

— Я разрушил твою крепость. — он дико улыбнулся. — А теперь мы разрушим тебя.

Затем он кивнул Ирэн.

Глаза Эравана вспыхнули, как горячие угли. И Ирэн снова раскрыла их силу.

Эраван ничего не мог сделать. Ничего против этой необузданной магии, объединяющейся с Ирэн, вплетающейся в эту мировую силу.

Весь город, равнина, стали ослепительно яркими. Таким яркими, что Элида и Лисандра прикрыли глаза. Даже Дорин закрыл их.

Но Ирэн увидела это тогда. Что лежало в основе Эравана.

Извращенное, ненавистное существо внутри. Старое и кипящее, бледное как смерть. Бледное от вечности во тьме, такой полной, что никогда не видело солнечного света.

Никогда не видело ее света, который теперь ошпарил его белоснежную древнюю плоть.

Эраван корчился, искажаясь внутри.

— Такой жалкий, — сказала Ирэн.

Золотые глаза вспыхнули, полные ярости и ненависти.

Но Ирэн только улыбнулась, вызывая прекрасное лицо ее матери в памяти ради сердца. Показывая это ему.

Желая, чтобы он знал, как выглядела мать Элиды, она могла бы показать ему и Маурину Лочан.

Две женщины, которых он убил, прямо или косвенно, и никогда не задумывался об этом.

Две матери, чья любовь к своим дочерям и надежда на лучший мир превзошли все силы, которые мог бы иметь Эраван. Сильнее, чем любой Ключ.

И именно с изображением ее матери, все еще сияющей перед ним, показывающей ему ту ошибку, которую он никогда не знал, что сделал, Ирэн сжала пальцы в кулак.

Эраван закричал.

Пальцы Ирэн сжались крепче, и она почувствовала, как ее физическая рука делает то же самое.