Она опасна лишь в  соединении  с  неподконтрольной  властью,  с  вами,  ее

родителями, воспитателями, охранителями.  А  ваше  время  прошло,  вы  это

прекрасно знаете. Разве то, о чем вы говорите, это власть? Это шантаж, это

отчаяние. Тот, кто послал вас сюда - а вас послали, не делайте  изумленных

глаз, - мыслил глупо. Пусть-де они,  то  есть  вы,  ломают  себе  шею.  Их

проигрыш ничем мне не грозит, а удача...  Они  полагают,  что  ваша  удача

спасет их. Не спасет. Нельзя отменить противоречия между теми,  у  кого  в

руках палка, и теми, на кого эта палка  обрушивается.  Тюрьма  никогда  не

побеждала стремления к свободе,  тупость  не  могла  загасить  творчества,

стремление  человека  быть  человеком  никогда  не  мирилось  с  системой,

убивающей человека в человеке. Найдите мне в  истории  пример  долговечной

тирании,  и  я  признаю,  что  не  прав.  Но  вы  его  не  найдете,  этого

одного-единственного   примера.   И   не   думайте,    что    ваш    новый

электронно-биологический концлагерь будет крепче прежних. Лучшего  идеала,

чем тот, который был найден Марксом и Лениным, у человечества  не  было  и

нет. И миллионы это поняли, идеал выдержал испытания,  отсюда  ваш  страх,

отсюда ваши бесконечные авантюры.

   Кстати, ваша последняя авантюра грозит не только вам. Все  тайное  рано

или поздно становится явным. Вы  поняли,  что  будет,  когда  человечество

узнает о вашем заговоре?

   Гюисманс слушал, надменно улыбаясь. Однако многоопытный софист  впервые

не бросился в атаку, когда Полынов замолчал.

   - Вы ужасно расстроили  меня  своими  глупостями,  -  сказал  он  после

недолгого молчания. - Но я, слава богу,  отходчив.  Так  вы  отказываетесь

сотрудничать с нами?

   "Слишком прямолинейно, - отметил про себя Полынов. - Он торопится".

   - Пока я не говорю ни да, ни нет, - теперь Полынов развалился в кресле,

словно его больше ничто не  тревожило.  -  Вы  поражены?  Не  все  же  вам

удивлять меня... Я привык обдумывать свои поступки, сейчас  у  меня  такой

возможности нет. Помните два  прежних  разговора?  Взвесив  все,  я  тогда

изменил свое принятое в запальчивости решение.  Мне  и  теперь  нужно  все

взвесить, проанализировать ваши доводы, в них  много  серьезного.  Сколько

времени вы можете мне дать?

   Гюисманс  пригладил  жиденькие  волосы  и   задумался.   Лучи   солнца,

перепрыгивая за окном с вершины на вершину, ударили в  стеклянный  колпак.

Стекло густо потемнело. Зажгли дополнительные лампы, их белесый свет убрал

тени, усталое лицо Гюисманса  побледнело,  веки  дрогнули.  Он  мигнул,  в

который уже раз потянулся к коробке с  конфетами,  выбрал  одну,  пососал,

сморщился.

   - У вас больной зуб? - вдруг спросил Полынов.

   Гюисманс кивнул. Языком он катал за щекой  конфету.  Напротив  Полынова

сидел просто утомленный пожилой человек в  патриархальной  черной  тройке.