Запах конского пота ударил в ноздри. Лицо – к жесткой гриве, ветер – где-то над головой. И внизу, впереди – серое узкое тело, мелькающее в траве, петляющее между кустами, рыскающее из стороны в сторону.

    – Ну давай, добрый, давай! – кричал Андрей в мохнатое конское ухо.– Давай!

    Конь стелился над травой, птицей летел-парил над змеей-зверем. Настиг, обошел, серый метнулся в сторону, из-под копыт…

    – И-и-я-о-ха-а! – нечеловеческий визг исторгся из груди Андрея.

    Так конь кричит, вставая на дыбы, чтобы обрушиться на соперника.

    Ах, как он прыгнул! На скаку, вниз, земля – прямо в лицо!

    – И-и-я-а-о-ха-а!

    Прямо на серое змеиное тело!

    Ха! Глухой удар, хруст костей, нечеловеческий вопль боли. Покатились по земле, клубком, колени сдавливают горячие бока, как только что – бока скакуна, руки клещами вцепились в острые уши.

    - Йа-а-а!

    Остановились. Андрей – внизу, серое – сверху. Пыль. Запах пота. Запах раздавленной зелени. Саднящая боль в спине… И выворачивающееся из рук, оборачивающееся: из узкой серой морды – в узкое личико с большим ртом и огромными, шальными, пьянящими глазами. Волосы, удлиняясь на глазах, упали на лицо, мертвая серая шерсть осыпала щеки и бороду. Твердое, как дерево, зажатое между коленями тело зверя – упругое, гладкокожее, обжигающее даже сквозь холст.

    – Ты ошибся, охотник…– ночной шепот, неуместный под сияющим оком Отца-Солнца.

    Маленькие женские пальчики (черные крючья когтей – отмершие – потерялись в траве) – на потной мужской шее. Желание, жажда, боль – нестерпимы. Выворачивают, выгибают. Податливое тело, приникающее к самому естеству, сведенные судорогой колени разжимаются…

    – Ты ошибся…

    Рука, его рука соскальзывает вниз, ищет…

    – Нет! Нет!

    Визг, вопль, неверие, ужас в огромных, черных, как ночные озера, глазах – и знакомый хруст ножа, разрывающего плоть, живот, внутренности.

    Андрей рывком сбрасывает с себя вспоротое от паха до грудины тело. Зияющая серая рана – ни крови, ни вони рассеченных кишок. Наступив ногой на мягкую женскую грудь, выдернув из ножен короткий прямой меч, он напрочь отсекает маленькую прекрасную головку.

    Длинные волосы, запутавшиеся в траве, огромные глаза, полные слез.

    – Ты ошибся, охотник…

    Огромные встревоженные глаза.

    – Опять, да?

    Андрей встряхнул головой, отгоняя сон. Он все еще видел стремительно убегающее назад разнотравье и серую тень, струящуюся меж желтых и белых полевых цветов.

    – Плохое, да? – Теплые ладони, поддерживающие его голову.– Уже прошло, Андрюша, ты уже проснулся, успокойся.

    Наташа никогда не спрашивала, что ему снится. Понимала.

    – Да,– согласился Ласковин.– Прошло.

    Закрыл глаза и подумал:

    «Вот и кончилась спокойная жизнь».

    Глава шестая

    В гостиной присутствие отца Егория ощущалось почти физически. Дело даже не в обстановке. Вот он, Андрей, вот Смушко, а отец Егорий… там, за дверью. Которую не открыть.

    – Помнишь, Андрюша, как он к бандитам поехал тебя выручать? Как ты водку пить отказывался?

    Сейчас, когда они остались вдвоем, Григорий Степанович опять казался прежним, домашним, уютным.