|
Он хотел покупать ему продукты, писать стихи, петь песни своего народа на ломаном испанском и сносном французском. Он хотел встречать полночь в Бруклине, предзакатные часы в кухне-столовой, под кофе со сливками. Гидеон мог ждать вечно и сделать все прямо сейчас, сей же момент, ведь никто не знал, когда сон закончится, а может, Гидеон вообще умер, или все это с самого начала было его сном и тогда ничто не реально? Реальность – ничто. Он хотел слепить статую Нико из песка, вырезать его несчастное имя на деревьях.
Впрочем, он сдержался, ведь Нико потом ни за что, ни в этом мире, ни в следующем, не дал бы ему этого забыть. Поэтому Гидеон сказал: – Хочу есть. Нико ответил: – Я сготовлю, – и тогда все сразу стало идеально, даже если не по-настоящему. Доказательств ничему не нашлось бы, да и поздно было их придумывать. Вот что случается, подумал Гидеон, когда впадаешь в хроническую прокрастинацию. Самого тупого в школе ждет самый идиотский конец. Но к тому времени карне уже томилось, откуда-то с нижнего этажа долетало тявканье чихуахуа, и Гидеон сонно подумал: песчинки можно пересчитать, но браться за это необязательно. Но вдруг именно у него получится? Шестерка Эзры Шестой Нотазай Эдвин Санджрани еще не родился, а уже стал чудом. Его родители (дипломат и бывшая оперная дива, ставшая светской львицей) были в годах, а мать пережила несколько неудачных беременностей, каждая из которых завершалась мертворождением, и всякий раз ей приходилось терпеть множество неприятных процедур. В конце концов у Кати Касарек-Санджрани диагностировали рак щитовидной железы, и тогда чете Санджрани посоветовали: хватит. Хватит попыток завести потомство. Хватит излишне разъезжать по свету. Хватит жить столь вольготно, лучше сидеть дома или держаться поближе к больнице. Хватит пробовать новые блюда, хватит отращивать волосы, хватит думать, будто сил еще много или хотя бы достаточно. И разумеется, тогда же, как иногда случается в жизни, семя, из которого родится Эдвин Санджрани, упало в почву, и Кате с супругом, Эдвином-старшим, было уже поздно противиться неизбежным испытаниям. Беременность и деторождение в общем – дело странное. Тело становится носителем эдакого паразитического создания (благословения!) и начинает функционировать совсем не так же, как прежде. Роженица превращается в мученицу, ну или в квартиру-студию по типу «Все включено». Меняются гормоны. Меняются приоритеты. Медленнее работают клетки мозга – и все на благо новой любви, растущего сгустка клеток, которые скоро станут ребенком. Иногда, конечно же, тело беременной решает, будто бы код неполный, а сгусток клеток нежизнеспособен, и тогда оно тормозит производство, чтобы завод мог начать попробовать еще раз, только при лучших условиях. В другом случае тело беременной смотрит на злокачественное образование, которое уже начинает пятнать стены цехов, и говорит: а знаете что? Это нельзя запускать, а то возлюбленный сгусток клеточек пострадает. И пока Катина машина материнства пахала, опухоль перестала расти, ее удалили, и – о чудо – остались только доброкачественные клетки. К тому времени сгусток клеток, который станет Эдвином Санджрани, и все элементы его будущего уравнения (праворукость, любовь к специям, отвращение к оранжевому цвету, чуть нездоровое чувство юмора и склонность к излишним объяснениям) в глазах отца и матери станут поводом забыть о рекомендациях врачей и, напротив, разъезжать по миру еще больше. Растущий рак Кати излечили, он не вернулся, и чета Санджрани продолжила исполнять свои дипломатические роли, пока в Новой Зеландии не родился Эдвин, став гражданином Соединенного Королевства. Его уже любили, и он уже был обречен на успех. Разумеется, Эдвин видел все иначе. Его фамилия не Эстли и не Кортни, а потому пребывание в разнообразных международных школах-интернатах доставляло ему неудобства. |
