Мы убрали кол и отворили дверь. Алексий вошел в баню, и я запер за ним, в точности так же, как было раньше. После чего проверил, не остались ли после нас следы, и пошел прятаться за колодец.

    Как обычно бывает в засаде, время словно остановилось. Тем, кому не доводилось испытать это удовольствие, могу сказать, что такое занятие не для деятельных натур. Сидеть на одном месте и ждать гораздо утомительнее, чем делать что-то конкретное. Внимание постоянно рассеивается, в голову лезут дурацкие мысли, короче говоря, тоска смертная.

    Сначала я вполне комфортно грелся на солнышке, потом оно исчезло, с востока нагнало облаков, и пошел мелкий, противный дождь. Кафтан у меня скоро промок, по шлему холодные капли стекали за шиворот и на лицо. Мир сделался хмурым и неприютным. Хорошо, что я хоть немного притерпелся к смраду, и он перестал вызывать рвотные реакции.

    Я сидел, прижавшись плечом к почерневшим бревнам сруба колодца и старался не отводить взгляда от бани. Мелкий гаденыш мог появиться в любое мгновение, но заставить себя быть предельно внимательным не получалось. Мне даже начало казаться, что я зря его слишком демонизирую, безусловно, он опасен, изворотлив, но все-таки не до такой степени, чтобы с ним не смогли справиться два подготовленных воина.

    Прошло уже больше трех часов. Дождь то прекращался, то начинался снова. Я промок до нижнего белья, «что было не есть хорошо», как сказал бы заезжий немец. Если вскоре мне придется сражаться, то делать это в липнущем к телу платье будет не очень удобно.

    Мысли, покружившись вокруг предстоящего боя, сами собой перешли к событиям последних дней. У меня были все основания быть недовольным собой. Я позволил себе поддаться слабости и увлечься Ксенией, видимо, поэтому с Годуновыми все получалось так нескладно. Я даже не мог просчитать, согласятся ли они на побег, чтобы спасти свои жизни или предпочтут ожидать фатальной неизбежности. О встрече с женой тоже можно было забыть. Если этого не удалось сделать в относительно мирное время, то вскоре, когда начнутся смуты и беспорядки, заниматься своими личными делами будет просто невозможно.

    Когда со стороны хозяйской избы появился мальчишка, я прозевал. Увидел его, когда он был недалеко от бани. Был он лет восьми-десяти, босой в длинной холщовой рубахе и коротких портках, и островерхой войлочной шапкой на голове.

    -  Я же предупреждал, чтобы они сидели дома, - сердито подумал я, не зная, что предпринять. Если его прогнать, обнаружится наша засада, оставить в покое, он может помешать. Пацан, между тем, не просто шел по тропинке, а воевал с сорняками, В руке у него была палка, и он как саблей срубал ей головы врагов.

    Я решил подождать, не обнаруживать себя, надеясь, он сам уберется отсюда подобру-поздорову. Мальчишка между тем дошел до бани, спустил портки и описал ее угол. Я ждал, что, справив нужду, он наконец вернется назад. Однако постреленка заинтересовал кол, которым были подперты двери. Он поддернул штанишки, подошел к двери, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, нет ли поблизости взрослых, отставил кол к стене и вошел в баню.

    Кажется, только в это мгновение меня что-то кольнуло в сердце. Я вскочил, сбросил с головы шлем, отшвырнул, чтобы не мешал, пояс с ножнами, и помчался через двор к бане. Расстояние было небольшое, метров сто. Если считать по максимуму: неровный, мокрый после дождя двор, бурьян, неудобная для спринта обувь, длиннополый кафтан, - преодолел я его за пятнадцать секунд. Однако этого времени оказалось слишком много.

    Из бани выскочил мальчишка. Вслед ему выбежал, держась за грудь, отец Алексий. Он бросился на мальчика, пытаясь схватить его свободной рукой. Тот легко отпрыгнул в сторону, оглянулся и увидел, что я уже преодолел половину пути.