-  Остановился было у Блудовых, - ответил я на вопрос Федора, - но потом вместе со своими людьми перешли на постоялый двор.

    -  У Никиты Васильевича? - живо спросил царь. - Мне вчера говорили, что он занемог животом, едва не помер, да только поп Сильвестр его животворящим крестом оживил. Нужно приказать, чтобы попа и к нам позвали, видно, святой человек.

    -  Блудов не умирал, а просто болел, - сварливо уточнил я, вспомнив немытого, вонючего попа, ловко воспользовавшегося результатами моего лечения. - И помог ему не поп, а я.

    -  Как это ты? - удивилась Ксения. - Ты же сам сказал, что дворянин!

    -  Ну и что? Одно другому не мешает. Я еще и лечить умею.

    Возникла пауза. Царевна смотрела на меня с нескрываемым подозрением, Федор смущенно, так, как будто ему было стыдно уличить меня во лжи. Потом он примирительно сказал:

    -  Что ты, Ксения, бывает же, человек может многое знать и в кузнечном деле, и в лекарстве.

    -  Если все это правда, то пусть поможет матушке, она который день головой мается, - сердито сказала царевна. Кажется, разоблачение «животворящего» священника окончательно отвратило ее от меня. Это было неприятно, девушка мне нравилась все больше и больше. Был в ней какой-то непонятный шарм, возможно, внутренняя независимость и хорошо скрытая сексуальность. Причем, как мне казалось, немалая.

    -  Тогда пойдемте к вашей матушке, - не раздумывая, согласился я.

    Ксения тотчас встала, но Федор остался сидеть на месте. Было заметно, что ему любопытно не меньше, чем сестре, но ему по каким-то правилам не следовало или нельзя было идти на половину матери.

    Плавно ступая невидимыми под долгополым сарафаном ногами, девушка пошла вперед показывать дорогу. Мне было любопытно взглянуть на внутренние царские покои. Однако ничего необычного здесь не оказалось. На мой взгляд, все было достаточно скромно и утилитарно. Никакой роскоши, необычных ковров, гобеленов, драгоценного оружия на стенах. Обычный дом небогатых людей.

    -  Здесь, - сказала царевна и без стука вошла в светелку на втором этаже. Я, склонив голову перед низкой притолокой, оказался в довольно большой комнате с полатями, сундуками, какими-то сооружениями вроде открытых буфетных полок, но которых стояли металлические, скорее всего золотые, кубки и кувшины. На высоких, широких полатях, утопая в перинах, лежала вдовствующая царица. Она уже сняла парадное обеденное платье и была одета в простой, ничем не украшенный сарафан из тонкой шелковой ткани.

    Как только мы вошли, несколько служанок, занятых домашним делами, с низкими поклонами, гуськом, покинули комнату. Мы остались втроем. Царица спустила босые ноги с полатей и села, удивленно глядя на меня.

    -  Матушка, - обратилась к ней Ксения, - этот человек говорит, что он лекарь. Пусть попробует полечить тебя от головы.

    Пока она говорила, я с интересом рассматривал Марию Григорьевну. Царице было чуть больше сорока, что по этим временам было почтенным возрастом. У нее оказалось простое, довольно полное круглое лицо и небольшие глаза, в которых пряталась тревога. Во всяком случае, на меня она смотрела почти с испугом.

    -  Подойди сюда, милый, - позвала меня царица и сделала приглашающий жест рукой.

    Я подошел к полатям и низко, коснувшись пальцами пола, поклонился.

    -  Ты правда умеешь лечить?

    -  Правда, государыня, умею.

    -  Учился где или от Господа?

    -  И учился, и от Бога.