|
Привяжите волов, затем вы двое следуйте за мной, осторожно. — Он выпрыгнул из фургона, сапоги разбрызгали грязь. — Если только не хотите остаться здесь. Это было бы лучше всего. — Я сделаю свою часть, — отрезал Лиф. — Ты знаешь, что за часть это может быть? Ты когда-нибудь убивал человека? — А ты? — Просто не стой у меня на пути. — Ламб как-то изменился. Больше не горбился. Стал выше. Здоровее. Дождь барабанил по плечам его плаща, луч освещал одну сторону его жесткого хмурого лица, все остальное было во тьме. — Не стойте у меня на пути. Вам придется пообещать мне это. — Хорошо, — сказал Лиф, странно взглянув на Шай. — Хорошо, — сказала Шай. Ламб говорил странные вещи. Ягненка, более жалкого, чем он, легко найти в любой сезон окота овец. Но люди с их гордостью бывают странными. Шай никогда не находила особого применения для гордости. Поэтому она полагала, что может позволить ему болтать, что он хочет, и постараться войти первой. В конце концов, срабатывало неплохо при продаже зерна. Затмить ему глаза, пока она скользит следом. Она спрятала нож в рукаве, глядя, как старый Северянин усердно пытается перейти болотистую улицу, все еще в обоих сапогах, раскинув руки для равновесия. Когда Ламб споткнулся, у нее могло получиться. Она делала так раньше, разве нет? С более ясными причинами и с людьми, менее этого заслуживающими. Она проверила, что нож может свободно выскользнуть из мокрого рукава, стук ее сердца отдавал в черепе. Она могла сделать это. Должна была, снова. Снаружи таверна выглядела разваленным сараем, и шаг внутрь показывал, что это не иллюзия. Место вызвало в Шай ностальгию по Мясному Дому Стафера — чувство, которое она не думала ощутить. Жалкий язычок пламени извивался в очаге, черном за пределами экономии; здесь был кислый запах дыма, сырости и вонючих тел, не знавших мыла. Прилавок был куском старой доски с трещинами, отполированный локтями за годы и изогнутый посередине. За ним стоял трактирщик, или правильней сарайщик, и вытирал чашки. Узкое, низкое место все же было далеко не наполнено, что в такую неспокойную ночь было не удивительно. Компанию из пятерых с двумя женщинами Шай приняла за торговцев, и не удачливых, склонившихся над тушенкой за самым дальним от нее столом. Костлявый мужик сидел один с одной только кружкой и поношенным видом. Она узнала это из покрытого пятнами зеркала, какое и у нее когда-то было, и определила его как фермера. За следующим столом сидел человек в такой большой шубе, что он почти утопал в ней; клок седых волос сверху, шляпа с засаленными полями и тесьмой, и полупустая бутылка на столе перед ним. Напротив него, прямая как судья на процессе, сидела старая женщина-Дух, со сломанным носом, седыми волосами, перевязанными чем-то, что выглядело как клочки старого имперского знамени, и лицом, столь глубоко морщинистым, что его можно было использовать как подставку для тарелок. Если только все твои тарелки не были сожжены вместе с зеркалом и со всем, что у тебя было. Шай медленно перевела взгляд на последних участников веселой компании, будто хотела притвориться, что их там вовсе не было. Но они были. Три мужчины, сбившиеся в кучку. Они выглядели как люди Союза, коль скоро можно было сказать, где кто родился, если их обтесали несколько сезонов в грязи и погоде Близкой Страны. Двое были молоды, один с копной рыжих волос и дерганный, будто с маятником в заднице. У другого была красивая форма лица (насколько Шай могла сказать с этой стороны) и овечья куртка, подтянутая модным отделанным металлом поясом. |
