— А зачем ты уничтожил итальянскую переписку?

— По просьбе Паоло. Естественно, он не хотел быть замешанным в громкий скандал.

— Хорошо. Мне нужен окончательный вариант. Где он?

— А по какому, собственно, праву…

— По праву наследника. Или и его Паоло потребовал уничтожить?

— Да, он попросил.

— Вот, значит, как тебя смерть друга потрясла… И к чему такие предосторожности? О мультимиллионерах и капиталах в поэме нет ни слова. Нет никаких имен. Про место действия я догадался по косвенным намекам — и только потому, что сам был в то время в Италии.

— Родя, я всего лишь исполнил просьбу человека влиятельного, который нас великолепно принимал.

— Ага, ты надеешься еще не раз…

Он перебил с твердостью:

— Этим знакомством я дорожу, правда. А насчет римского телефона… я с ним свяжусь и узнаю, не против ли он.

— А тебе самому не приходило в голову, что просьба иностранца очень необычна?

— Приходила. Но я, повторяю, не посвящен в тайну их отношений со Всеволодом… если там вообще были какие-то тайны.

— А иначе зачем заметать следы?

— Не знаю, Родя. Я человек маленький.

Последняя ложно-смиренная фраза убедила меня окончательно: врет. Врет от начала до конца. Петр — человек крайне самолюбивый и независимый, и на службе у Всеволода не сломался, и на побегушках у синьора промышлять не будет. В этой тайне он играет вполне самостоятельную роль.

— Значит, концовку поэмы вы не слышали?

— Две последние страницы. Севка позже начал, все пыхтел по поводу ускользнувшего поместья. В семь Наташа принесла кофе и подогрела страсти: «Теперь ты настоящий помещик?» — говорит. Ну, он сорвался тебе звонить. Она тоже ушла, мы остались втроем.

— О чем говорили? Учти, я сравню твои и Степины показания.

— Я вообще молчал. Эти двое, — Петр улыбнулся презрительно, — как лакеи, обсуждали хозяина.

— А именно?

— Женька завелся. Как русские самоистребительно отдаются Западу… обычная болтовня.

— Это поэма навела его на обобщения?

— Он и раньше не одобрял антирусскую, по его мнению, политику Всеволода и хотел от него уйти.

— Что ж удерживало?

— Возможно, твоя жена. А что? Он каждый день имел счастье ее лицезреть.

— Возможно. — Я размышлял. — Жаль, что Евгений не дослушал поэму до конца.

— Не понимаю! (Но мне показалось, он напрягся.) Эти байронические излияния… какое они имеют отношение к действительности?

— Такое, что твой Паоло приказал их уничтожить.

— Это простая любезность…

— Такой «любезностью» ты отплатил покойному, слуга двух господ.

— Не тебе бы обвинять!.. Никому слугой не был.

— Верно. Ты впервые попал в столь властные и энергичные лапы. Вы оба попали, но Всеволод отказался.

— От членства в международном клубе? — уточнил Петр с усмешкой.

— «Тринити триумф», — в непонятной связи вдруг вспомнилось вслух; латинские слова, словно стихи; после паузы Петр откликнулся запоздало:

— Что это значит?

— «Троица торжествующая».

— Откуда тебе известно это выражение? — Голос его звучал бесстрастно.

— От Паоло Опочини.

— Не может быть!

— Почему «не может быть»? Чего ты испугался?

— Я не… Разве ты виделся с Паоло?

Я полез в карман за сигаретами, стараясь выиграть время для верных ходов, догадываясь, что затронул некий нерв в подтексте нашего диалога.