|
В то же время ему пришло на ум, что если Мацько умрет, так тоже по вине немцев, из-за которых и он сам чуть было не поплатился головой, и погибли все его предки, мать Дануси и много, много невинных людей, которых он знал или о которых слыхал от знакомых, - и он просто диву дался. "Да неужто, - говорил он сам себе, - во всем королевстве не найдется человека, который не был бы обижен ими и не жаждал бы мести?" Ему вспомнились немцы, с которыми он дрался под Вильно, и он подумал, что, пожалуй, и татары так жестоко не дерутся и что, пожалуй, на всем свете нет народа жесточе немцев. Рассвет прервал его размышления. День вставал ясный, но холодный. Мацько чувствовал себя заметно лучше, дышал ровней и спокойней. Он проснулся только тогда, когда солнце уже стало сильно пригревать, открыл глаза и сказал: - Полегчало мне. Где это мы? - Подъезжаем к Олькушу <Олькуш (ныне Катовицкое воеводство) в ХIV - ХVI вв. как раз переживал пору расцвета рудных промыслов (добыча серебра, свинца).>. Знаете?.. Где серебро добывают и серебрщину отдают в королевскую казну. - Вот бы нам все недра земные! То-то бы Богданец застроили! - Видно, вам уже легче стало, - засмеялся Збышко. - Ого-го! И на каменный замок хватило бы! Давайте-ка заедем к ксендзу, там мы и приют найдем, да и вы поисповедаетесь. Все мы под богом ходим, но лучше, когда у человека совесть чиста. - Я человек грешный и покаюсь с радостью, - ответил Мацько. - Снилось мне ночью, будто черти стаскивали с меня сапоги и между собой по- немецки болтали. Благодарение создателю, полегче мне стало. А ты соснул ли хоть маленько? - Как же мне было спать, когда я за вами глядел? - Так приляг хоть немножко. Как приедем, я тебя разбужу. - Не до сна мне! - Что ж тебе спать не дает? Збышко поглядел на дядю детскими своими глазами: - Что ж, как не любовь? Да у меня от вздохов уже колики в животе. А не сесть ли мне на коня, авось станет легче. И Збышко соскочил с телеги и сел на коня, которого ему проворно подвел подаренный Завишей турок. Мацько от боли то и дело хватался за бок, но, видно, думал не о своей болезни, а о чем-то другом, потому что качал головой, причмокивал и наконец сказал: - Дивлюсь это я, дивлюсь и надивиться не могу, что это ты до девок так охоч, ведь ни отец твой, ни я не были такими. Но Збышко вместо ответа выпрямился вдруг в седле, подбоченился, поднял голову вверх и залился песней: Плакал я до зорьки, и роса уж пала. Где ж, моя голубка, где ты запропала? Больше не увижу девушки я красной, Выплачу от горя свои очи ясны. Эй! Это "эй!" раскатилось по лесу, отдалось от придорожных деревьев и, отозвавшись эхом вдали, замерло в лесной чаще. А Мацько снова пощупал свой бок, в котором застряло немецкое жало, и сказал, покряхтывая: - В старину люди поумней были - понял? Однако задумался на минутку, словно вспоминая давние времена, и прибавил: - А впрочем, и в старину дураки бывали. Но тут они выехали из лесу, за которым увидели рудный двор, а за ним зубчатые стены Олькуша, возведенные королем Казимиром, и колокольню костела, сооруженного Владиславом Локотком. |
