– Всемогущий Зандру! – испуганно пробормотал кто‑то и протяжно присвистнул. – Нас опередили. Эти фанатики и убийцы…

– Говорил же я, Раган, раньше надо было пытаться выйти на них, – произнес второй голос.

– Я и пытался, черт побери, но Кервин даже не пожелал со мной разговаривать! Что до этих… – Он грязно выругался. – Сам знаешь, за кого сыновья Семи Семейств нас держат. Так я и знал, что этим все и кончится – но никак не думал, что они пойдут на убийство! – В бессильном гневе кулак обрушился на стол; скорчившийся под столом ребенок задрожал и еще плотнее зажал ладошками рот, чтобы задавить рвущиеся наружу рыдания. – И когда я думаю, что мы могли бы защитить их…

Второй из новоприбывших, озираясь, бродил по комнате. Говорили эти двое по‑дарковански, с сильным горским акцентом, характерным для местности за Карадином; голос второго звучал грубо и хрипло.

– Лорд Арнад, – перечислял он, – и Кассильда Эйллард, и Клейндори. Где Кервин?.. уволокли, скорее всего, чтобы замучить до смерти… всемогущий Зандру! – осекся он с удивленным вскриком. – Это еще что такое – дети!

– По крайней мере, этих чертовых фанатиков хватило на то, чтобы не трогать щенков.

– Может, их просто не заметили, – огрызнулся первый.

Трясущийся под столом ребенок подобрался к краю свисающей до пола бархатной скатерти и осторожно выглянул в щель между складками. Близнецы проснулись, а над ними склонились, переговариваясь, двое даркован – высоких и одетых, как принято в горах.

– Ребенка Клейндори я что‑то не вижу, – говорил первый. – Ума не приложу, что они…

– Прикончили бедного щенка, скорее всего, – отмахнулся второй. Вдруг он присвистнул: – Но у этой парочки в жилах тоже комъинская кровь! Послушай, знаешь, что земляне… – голос его снизился до шепота.

Внезапно он замер, прислушиваясь.

– Кто‑то идет, – сквозь зубы процедил он. – Хватаем мальцов, да чтоб не пикнули!

Прячущийся под столом ребенок глядел, оцепенев от ужаса, как двое горцев‑даркован ловили близнецов, с которыми он каких‑то полчаса назад возился на ковре; поймав, они торопливо укутали тех в свои плащи. Дверь отворилась и затворилась. В комнате стало темно.

Потом дверь снова распахнулась, и с душераздирающим криком в комнату ворвался человек, одетый по‑земному. Его шатало, вся одежда его была изорвана, лицо в крови; притаившийся под столом ребенок почувствовал чудовищную боль, словно в нем что‑то надломилось. Он попытался закричать, но изо рта вырвался только сдавленный вздох. Тогда он толкнул в стороны тяжелые складки бархатной скатерти и, спотыкаясь, бросился к мужчине, одетому по‑земному; тот вскрикнул от удивления, а потом ноги у ребенка подломились, и он снова полетел в черноту.

Он был укутан в теплое одеяло; на лицо его сеялся мелкий снег; он насквозь промок, и ему было больно, и кто‑то нее его на руках в очень неудобной позе; он попытался пожаловаться, но горло не желало выталкивать слова. Казалось, прошла целая вечность, но вот наконец он оказался в теплой комнате, и чьи‑то заботливые руки кормили его с ложечки теплым молоком. Он открыл глаза и захныкал. Он лежал на коленях у незнакомой женщины, а одетый по‑земному мужчина сидел, ссутулившись, в кресле; окровавленное лицо его было лишено всякого выражения, а в глаза было страшно смотреть.

– Убили всех троих, – еле слышно говорил он. – А мои мальчики… одному Богу известно, что эти проклятые убийцы с ними сделали!

Ребенок, которого звали Джефф, открыл рот, чтобы сказать: «Ничего не сделали, их забрали другие люди», – но снова сумел издать одно слабое хныканье.