Вокульский закрыл книгу, медленно поднялся с кресла, и взяв с конторки
шляпу, направился к выходу. Ему трудно было дышать, голова трещала,
раскалывалась от боли.
Пан Игнаций подбежал к нему.
- Ты уходишь... не заглянешь ли в новое помещение? - спросил он.
- Никуда я не пойду, я устал, - отвечал Вокульский, не глядя ему в
глаза.
Когда дверь за хозяином закрылась, Лисецкий тронул Жецкого за плечо.
- Хозяин-то наш как будто начинает выдыхаться?
- Ну, - возразил пан Игнаций, - пустить в ход такое заведение, как
московское, это не шуточки. Ясное дело!
- А зачем он его затеял?
- Затем, чтобы было из чего давать нам прибавку, - сухо ответил пан
Игнаций.
- Так пусть открывает хоть сотню новых заведений, даже в Иркутске, лишь
бы ежегодно давал нам прибавку, - заметил Лисецкий, - по этому поводу я с
ним спорить не стану. Но, оставив этот вопрос в стороне, скажу все-таки, что
он сам на себя не похож, особенно сегодня. Евреи, господа, евреи, -
продолжал он, - как пронюхают они о его проектах, житья ему не дадут!
- Что евреи...
- Евреи, поверьте мне, евреи... Они не допустят, чтобы им поперек
дороги стал какой-то Вокульский, не еврей и даже не выкрест.
- Вокульский вступит в сношения с шляхтой, - ответил Игнаций, - а
капиталы и там найдутся.
- Как знать, что хуже: еврей или шляхтич, - бросил мимоходом Клейн и
поднял брови с весьма горестным видом.
Глава восьмая
Размышления
Очутившись на улице, Вокульский постоял на тротуаре, словно раздумывая,
куда пойти. Его никуда не тянуло. Но, случайно взглянув направо, на свой
новый магазин, перед которым уже останавливались прохожие, он с омерзением
отвернулся и пошел влево.
"Удивительно, как все это меня мало трогает", - мысленно отметил он.
Потом он подумал о тех людях, которым уже сейчас давал заработок, о тех
десятках людей, которые с первого мая должны были начать у него работать, о
тех сотнях людей, для которых он в течение года собирался создать новые
источники заработка, и о тех тысячах людей, которые благодаря его дешевым
товарам смогут несколько улучшить свою убогую жизнь, - и почувствовал, что в
эту минуту все эти люди вместе с их семьями совершенно безразличны ему.
"Магазин кому-нибудь уступлю, в компанию вступать не стану и уеду за
границу", - думал он.
"И обманешь людей, которые надеются на тебя?"
"Обману! Что же, разве меня самого не обманула жизнь?"
Он шел вперед, но ему было как-то не по себе; наконец, поняв, что ему
надоело все время уступать дорогу, он перешел на другую сторону улицы, где
прохожих было меньше. |