Она поглядела на него искоса, подозрительно – не издевается ли? Прическа у нее и впрямь нелепая, но он начал проникаться к ней симпатией.

– Я серьезно. Мне тут нравится, но я не знал почему.

– Потому что дешево, – фыркнула девушка. – Не бывает никакого «почему». Вам тут хорошо – слава богу. Почему людям мало просто чувствовать, нужно непременно докапываться до причин? Кстати, вы ведь фотограф?

Его узнали. Ла Брава небрежно оперся локтем на прохладную мраморную стойку– художник, застигнутый в редкий миг досуга.

– Да, типа того.

– Что, сами не знаете?

– Только‑только начинаю привыкать к этому статусу.

– Я видела вашу выставку в галерее Эмерсон. Просто динамит. Но как же краски – почему вы делаете черно‑белые снимки?

– Я не умею пользоваться цветом. С черно‑белыми снимками мне проще.

– Удается что‑нибудь продать?

– В основном уличные сцены, не портреты.

– Что они понимают?! Верно я говорю? Ну их к черту! Человек должен делать то, что делает.

– С ума сходить, например?

– Если с пользой для дела, почему бы и нет? Голодать тоже неплохо – работается лучше.

Здоровая, крепкая на вид девушка, загорелые руки, темный пушок. На глазок– фунтов сто двадцать, не сказать, чтобы сильно отощала, тоже мне, голодающая художница. Золотая цепочка, кольца. Белая блуза простого покроя– скорее всего довольно дорогая, впрочем, тут не угадаешь.

– Как насчет ланча? – предложил он. – Можно перейти через улицу и перекусить в «Кардозо». Отличный салат с моллюсками, вкусный хлеб.

– Знаю‑знаю, я вас там видела. Нет, сперва мне нужно найти новое жилище. Ни за что не вернусь в свою чертову каморку. Мне в нее боком приходится протискиваться.

Ла Брава поднял голову, услышав звук движущегося лифта – заскрипели тросы, загудел электромотор.

– Авось повезет, – подбодрил он девицу, кивком указывая ей через холл на дверь лифта с золоченым изображением солнца. – Точно, – подтвердил он, когда дверь распахнулась. – Вот он, управляющий.

Даже не подойдя к столику, Морис крикнул ему:

– Ну и где снимки? Не получились, я же говорил! Просил же тебя вчера– опусти аппарат пониже!

– Есть предложение, – перебил его Ла Брава. – Позаботься об этой юной леди– она ищет приличный номер, без тараканов и шума, а я посмотрю, как там мои негативы.

– Что получилось?

– Ты мне только скажи – на глянцевой бумаге или на матовой?

– Плевать. Главное, чтобы были готовы прямо сейчас, пока она еще мучится с похмелья, терзается угрызениями совести.

– Славный старичок, я же говорил, – подбодрил Ла Брава девушку.

– Это и так видно, – откликнулась она, улыбаясь Морису. – Рада знакомству, мистер Золя. Я – Фрэнни Кауфман.

Две утопленные в потолке тусклые желтые лампочки лишь придавали кладовке форму, намечали очертания предметов– и только. Выдержав негатив в закрепителе, Ла Брава вставил его в увеличитель, немного поколебался и, испытывая сочувствие к той даме из 304‑го номера, гостевого люкса, добавил желтый фильтр и установил выдержку на двенадцать секунд.

Перейдя к более длинной стороне L‑образной раковины из нержавейки, он погрузил первый лист форматом восемь на десять дюймов в ближайшую из трех ванночек.

Начал проступать образ: свет и тени, изгиб женского плеча, рука, слегка прикрывающая нижнюю часть лица. Через видоискатель он не успел разглядеть ее как следует, только мельком, в тот момент, когда сработала вспышка.