|
Он снова делал свою работу и наслаждался ею. Его новый метод заключался в том, чтобы брать с собой «Никон» с 200‑миллиметровыми линзами и использовать его при наблюдении. Ему это было в кайф. Он снимал агентов, работавших под прикрытием, в тот момент, когда они заключали сделки с оптовиками, когда посредники выкладывали свои разноцветные фантики. И он продолжал щелкать в свободное время, бродил по Восьмой Саутуэст‑стрит, самому сердцу Маленькой Гаваны, а еще ездил с городскими копами фиксировать уличные правонарушения. Жизнь города завораживала его. Удивительное чувство охватило Ла Браву– словно он попал домой, знал этих людей, видел больше странных физиономий, поз, движений, чем мог запомнить, и эти люди в своих жестах и гримасах открывали ему свою сущность – Морис ведь понимает, о чем речь, верно? – навеки становясь пленниками его камеры. Он снова давал показания в суде, и опять пришлось сменить место работы, «проветриться». На этот раз он получил назначение– только не падай – в Индепенденс, штат Миссури.
– Искать фальшивомонетчиков? – Нет, охранять миссис Трумэн. Команда состояла из двенадцати человек. Некоторые сидели в домике охраны перед мониторами, некоторые отбывали восьмичасовую смену в самом доме Трумэнов на Норт‑Делавар. Иногда он оказывался в гостиной, своеобразном президентском музее, где висел портрет Маргерит с двумя детьми и стояли напольные часы – в них установили электрический механизм, так что их не надо было даже заводить; хоть какое‑то было бы занятие, а так сиди и прислушивайся к голосам в дальних комнатах. Бывал он и в малом зале, где стояло пианино Гарри Трумэна и где можно было часами смотреть телевизор, дожидаясь единственного события за день – визита почтальона. – Пойми меня правильно: миссис Трумэн – вполне любезная дама, очень внимательная. Мне она нравилась. Начальник сказал ему: – Тут полно ребят, которые дали бы себе кишки вырвать, лишь бы попасть на такую работенку. Если тебе она не по душе, так и скажи. Он глянул на Мориса – тот сидел на соседнем сиденье, такой серьезный, напряженный. Коротышка Морис Золя появился на свет в этих краях, когда еще и дорог‑то не было– одни заросшие грязью проселки да рельсы Флорида Ист‑Коаст. Опрятный маленький старичок щурит глазки на залитое светом шоссе федерального значения со светящимися зелеными щитами через каждые несколько миль, указывающими, где ты находишься и куда едешь, – и все это его нисколько не удивляет. Он застал болота на месте нынешних городов, видел, как с берега перекинули мост к покрытому зарослями мангового дерева островку в Атлантическом океане и появился Майами‑бич. Великие перемены не были для него чем‑то особенным – они происходили своим чередом, а Морис жил сам по себе. Один из висящих наверху зеленых указателей известил их, что до Дайтона‑бич осталось двести пятнадцать миль. – А мне какое дело? – проворчал Морис – Я жил когда‑то в Дайтона‑бич. Первый раз я женился в Майами, 10 октября 1929‑го– тоже мне, выбрал время! – а второй раз в Дайтона‑бич, 24 октября 1943‑го. Октябрь– плохой месяц для меня. Пришлось платить кучу алиментов, пока не похоронил их обеих. Тупые бабы. В тридцать втором я работал на очистке водоемов и еще по выходным охотился на аллигаторов – еще бы, первая жена меня закалила будь здоров. – А та леди, за которой мы едем? – Что «та леди»? – У тебя с ней были серьезные отношения? – В смысле– хочешь знать, спал ли я с ней? Она не из тех женщин, с кем можно переспать. – Я имею в виду, не подумывал ли ты жениться на ней. – Она была чересчур молода для меня. То есть с девицей ее возраста очень даже приятно было бы запрыгнуть в постель, но жениться и жить вместе… У меня в то время было полно баб. |
