– Нет, эти людишки– почему их называют «жиды», как ты думаешь? Потому что они ни цента просто так не дадут. Они не стали бы нанимать фотографа.

– Но это не та девчонка, – пробормотал Кундо Рей. – Нет, это точно не она.

– Какая еще девчонка?

– Она живет в той же гостинице, где и твоя дамочка.

Ноблес слушал вполуха, глазея на прохожих, идущих мимо по тротуару. Кундо забарабанил пальцами по рулю, и Ноблес резко обернулся к нему:

– Прекрати!

– А что я такого делаю?

– Я думаю. – Минуту спустя он воскликнул: – Господи, какой же я идиот! Этот придурок, которого я ищу, он же фотограф. Корреспондент несчастный!

– Ты же его не видел, верно?

– Я‑то его– нет, но, выходит, он меня видел. Черт, это он, кто же еще?!

– Откуда ему знать, что ты тут бываешь?

– Он видел  нас. Откуда же еще, как ты думаешь? Главное, он нас видел. Черт бы его подрал!

– Какая разница? Поехали, навестим его, отнимем снимки. – Кундо умолк на мгновение, глядя, как Ноблес молча таращится в окно. – Что ты распсиховался? Возьми у него фотографии. Вернись, забери снимок у парня с «Дебби Рейнольде». Отними фотку у парня с бассейном, собери их все…

– Не знаю, не знаю, – бормотал Ноблес. Кундо присмотрелся к нему внимательней. Как правило, он легко угадывал настроение Ричарда по его лицу, но сейчас это лицо было тупым, неподвижным, точно Ричард обкурился небесно‑голубым дымком травки из Санта‑Арты, от которого человек впадает в оцепенение.

– Знаешь что? – сказал ему Кундо. – Я ни разу не видел, чтобы ты кого‑нибудь ударил. Я даже не видел, чтобы ты разбил что‑нибудь. Как бы ты умом не тронулся, парень! – Он повернул ключ в замке зажигания, с удовольствием прислушался к урчанию мгновенно ожившего мотора, потягивающегося, расправляющего мощные мышцы. Даже радио включил, наполнив машину громкими звуками – пусть все работает!

– Поехали! – сказал он. – Навестим нашего приятеля.

Ла Брава вытащил из почтового ящика новый номер журнала «Апертура» и начал листать его на ходу, направляясь к стойке регистратора, пока не застыл, наткнувшись на серию цветных фотографий, сделанных художником, тонким мастером, снимавшим отражение в зеркале и получившим поразительный эффект.

Он положил конверт с фотографиями на стойку, сверху пристроил журнал, облокотившись обеими руками на прохладный мрамор, и стал читать статью, сопровождавшую иллюстрации: дескать, неподвижный снимок производит большее впечатление, нежели кадр из кинофильма, он лучше запоминается, да и образы из кинофильма остаются в нашей памяти застывшими. С этим Ла Брава готов был согласиться, поскольку именно такими неподвижными отпечатками застыли в его сознании различные образы Джин Шоу. Джин Шоу в черно‑белом костюме, бросающая взгляд – он лишь сбоку мог перехватить его взгляд – Виктору Мейчеру.

Другой образ Джин Шоу, в иной цветовой гамме, в юбке и топе с узеньким пояском, с плетеной сумкой в руках предстал прямо перед ним– реальная Джин Шоу вышла из лифта не улыбаясь, с трудом растянув губы в улыбку при виде него.

– В котором часу ты ушел? – осведомилась она.

– Около половины второго. Не мог заснуть.

– А почему ты не попытался меня разбудить? – кокетливый голос, подходящий для спальни, но не для гостиничного вестибюля утром следующего дня. А что было бы, попытайся он начать заново с сонной, еще не очнувшейся Джин? Может быть, ее реакция не оказалась бы столь заученноавтоматической?

– Я не мог уснуть, потому что ждал телефонного звонка.