– Он предлагал мне сделку, гарантированную защиту за пятьсот долларов в год. Я спросил: защиту от чего? Что может случиться с моей гостиницей? Он говорит: «Ну, например…» Подходит к двери, выглядывает наружу и говорит буквально: «Кто‑нибудь может повадиться каждый вечер гадить в ваш бассейн». Слушайте, не перебивайте. И еще он говорит: «Вам это будет не очень‑то приятно, верно?» Нет, он не грозился разбить мне все окна или бросить бомбу и разнести все вдребезги, как они обычно делают. Он даже не станет ломать мне ноги. Нет, этот здоровенный блондин, этот сукин сын будет гадить в мой бассейн!

Ла Брава только головой покачал. Поразмыслив, он попросил хозяина:

– Вы не могли бы выйти на улицу, мистер Фиск? Большое спасибо. Придвиньтесь поближе к бассейну. Ага, вот так. А теперь посмотрите на меня эдак сердито, разочарованно, как вы сейчас смотрели. Очень хорошо.

– И тут является еще один коп, – проворчал мистер Фиск, – и что же он делает? Он меня фотографирует. Куда катится мир?!

Ла Брава отказался от ужина с Джин и Морисом и провел вечер в темной комнате, глядя, как проступает в ванночке с проявителем лицо Ноблеса, и потирая руки– снимки вышли четкими, лицо в фокусе. Ему особенно нравились те снимки, где на переднем плане ощущалось движение, виднелся смазанный автомобиль, контрастирующий с уверенным, мальчишеским, таким в высшей степени американским обликом Ноблеса. Первый парень на деревне– золотистые волосы, зубочистка, слегка покачивающиеся плечи, обтянутые серебристой курткой. Ну и сволочь!

Почему эти парни так уверены в себе, хотя сами знать ничего не знают? Да он прочел в жизни хоть одну книгу?

Развесив фотографии просыхать, Ла Брава ушел в номер к Джин Шоу, и следующие два с половиной часа они провели вместе.

Речь зашла о Ноблесе, он рассказал ей, чем нынче занят блондин, и пообещал утром показать снимки, доказательства. Актриса слушала, как зачарованная, она уселась на диване так, чтобы смотреть ему прямо в лицо, задавала вопросы, интересовалась всеми деталями, впитывала их в себя. Да, это просто потрясающе– она так и сказала, – что он умеет следовать за человеком по пятам, фотографировать его за тайными делишками, а тот даже ничего не замечает. Она задавала вопросы и о Секретной службе и слушала его, пока…

Пока не вспомнила, что в одном из ее фильмов побочный сюжет был связан с фальшивыми деньгам, и тут разговор свернул на кино, она рассказала Ла Браве, что ее больше всего отвращало в работе киноактрисы: когда снимались кадры во весь экран, лицом к лицу с кем‑нибудь из мужчин, ей часто становилось дурно. Только на съемочной площадке людям приходится разговаривать, стоя друг к друг вплотную, и если у партнера воняет изо рта или перегар после ночной попойки… А они тем временем сидели на софе, склоняясь друг к другу все ближе, ближе и ближе, и это было прекрасно, они оба знали, что их дыхание свежо, от них приятно пахнет, с легчайшей примесью естественного аромата возбуждения, и Ла Брава почувствовал, что он вновь готов к восхитительному приключению, и, быть может, на этот раз он сумеет раствориться в нем. Он сказал Джин, что хотел бы посмотреть вместе с ней какой‑нибудь из ее фильмов. Она пообещала привезти кассету: на следующий день она собирается домой за своей одеждой и заодно прихватит кассету. Ла Брава сказал, что охотно отвезет ее, поглядит, где она живет.

– Проведи со мной ночь, – попросила она. – Эту ночь.

Это его тронуло.

Печально поглядев на него, она прибавила:

– Ты мне нужен, Джо.

И это уже не так сильно тронуло его, потому что опять‑таки прозвучало знакомо, и Ла Брава вынужден был напомнить себе, что нет ничего дурного в такого рода лицедействе, они же просто развлекаются. Только она чересчур старается.

– Обними меня! – попросила она.