Зубы у Ларина стучали.

— Я у тебя хотел спросить: может, ты знаешь, ты же дольше учишься в этой школе…

— Ну спрашивай скорее. Я только в сон врубился, а ты меня дёргаешь.

— Скажи, а что, Изольда всегда без пальто ходит?

Шубин на мгновение задумался.

— Ты знаешь, и даже зимой. Правда, у неё дом через дорогу, рукой подать…

— У неё что, шубы нет?

— Не знаю. Может, закалённая? А что такое?

— Да нет, ничего.

— Да она вообще какая-то чокнутая, никого к себе не приглашает, ни с кем не дружит, строгая и злобная. За любую провинность наказывает. Правда, я видел, как однажды от неё физрук выходил, это в мае было, сирень вовсю цвела. Так физрук был в зимней куртке, а на улице жара стояла. Нас закаляться учит, а сам в мае в пуховике ходил, — тут Шубин зевнул, отвернулся к стене, всем своим видом давая понять, что дальше разговаривать не намерен.

Ларин же спать не ложился. Он вышел в коридор и, тихо ступая, чтобы никто не услышал шагов, заспешил к комнате Тумановой. Та сидела на кровати и плакала.

Увидев Ларина, она прошептала:

— С ней, наверное, что-то случилось.

— Соня, но ты же умеешь видеть. Почему ты не можешь определить?

— Наверное, я слишком волнуюсь, а от этого ничего не получается. Какая-то пелена, сквозь которую не могу пробиться, как ни стараюсь.

Пётр запустил руку в карман, нащупал серебряное колечко и, раскрыв ладонь, показал Софье.

— Ты не знаешь, чьё это?

Девочку словно током ударило. Она вздрогнула, прижалась к стене, а затем, придя в себя, взяла колечко и прошептала, заглядывая вовнутрь, изучая замочки:

— Это цыганская серьга, она висела у Земфиры на ухе.

— А почему я не видел? — сказал Ларин.

— У неё же волосы уши закрывают. Где ты её взял?

— Там, — махнул рукой в сторону окна Ларин.

— Давай её сюда. Земфира меня учила, я сейчас попробую, может, что-нибудь получится. Но это точно её серёжка, больше таких в школе ни у кого нет.

— Слушай, а у Изольды, помнишь? У неё ведь в ушах тоже какие-то колечки висят?

— У Изольды даже уши не проколоты, она клипсы носит, — со знанием дела сказала Туманова.

— Откуда ты знаешь?

— Уж я-то разбираюсь, поверь. Да и то они у неё с большими чёрными камнями, а это цыганская. Ты только мне не мешай, пожалуйста, не отвлекай.

Она взяла из шкафа цветной* цыганский платок и расстелила на кровати Земфиры. В центр на чёрный шёлк положила серебряную серьгу. Опустилась на колени и принялась медленно водить руками над кольцом. Это продолжалось довольно долго. Лоб Тумановой был усыпан бисеринками пота.

Наконец Софья вздохнула и резко отдёрнула руки от серебряной серьги.

— Ну что там? Говори!

— Подожди, дай подумать. Знаешь, она жива. Я её не видела, но слышала голос. Ей сейчас очень плохо.

— Что она сказала? — тряхнув Туманову за плечо, спросил Ларин.

— Ещё сказала, что кому-то грозит беда. Но я не расслышала кому.

— Что, не могла нормально прислушаться?

— А ты сам попробуй, умный нашёлся!

— Ладно, Софья, извини. Загляни тогда в прошлое, в недавнее прошлое. В сегодняшний день.

— К сожалению, я не умею это делать. Хоть неделю буду над кольцом сидеть, всё равно не узнаю.

— Ложись-ка ты спать, Софья Туманова.

— И ты, Пётр Ларин, — вздохнув, сказала девочка, проводя его до двери своей комнаты

Где искать пропавшую девочку? — Почему учительница засыпает на уроке? — Милиция на Фабрике Волшебства.