Когда мы были на полпути к ней, дверь распахнулась и появился Тайрон Тен Эйк с уже знакомым мне люгером в руке.

– Ну‑ну, – сказал он, – вот и вы. Я боялся, что упустил вас.

– Тайрон, ты негодный мальчишка! – заявила Анджела.

– Все та же милая простушка, – вкрадчиво проговорил он.

– Где Сунь? – спросил я.

– Мертв, как и все его приспешники, – ответил Тен Эйк. – Рано или поздно такое случается с каждым.

– Вы сеете разрушение не потому, что вам платят, – сказал я. – Деньги – только предлог. Вы занимаетесь этим из любви к искусству.

– Хотите сказать, что я нигилист? – Он улыбнулся, и зубы его сверкнули, как штыки. – Что ж, это лучше, чем вообще не иметь никакой философии, не правда ли?

Дабы усугубить неразбериху, я сказал:

– Лобо все время работал со мной. Через минуту он придет и наденет на вас наручники.

– Сомневаюсь, – ответил Тен Эйк. – Лобо мертв. Сунь убил его.

– Папочка! – вскричала Анджела.

– Его смерть, – свирепо сказал Тайрон Тен Эйк, вновь начиная терять самообладание, – станет вторым приятным событием в моей жизни. А первым будет твоя гибель, милая сестричка.

Он вскинул люгер и нацелил его в лицо сестры.

Я опять побежал.

30

Книга эта – своего рода исповедь. Я описал в ней события, цепь которых привела к нарушению всех моих принципов, забвению всех моих убеждений, измене доктринам, которые я проповедовал в своих памфлетах. Грубо говоря, я перечеркнул всю свою прежнюю жизнь.

Хотелось бы мне иметь возможность сказать, что и во второй раз я побежал так же слепо, бездумно и безмозгло, как и тогда, когда случайно схватил Анджелу за руку и утащил ее от Тен Эйка и остальных. Но нет. На сей раз я совершенно сознательно прошел (пробежал то есть) свой путь с первого до последнего шага (прыжка то есть).

Я побежал не прочь от Тен Эйка, а, наоборот, к нему. Я хорошо понимал, что делаю, и в глубине души одобрял собственные намерения. Я бросился на Тен Эйка, застав его врасплох, вырвал у него из рук люгер и отшвырнул в сторону. А потом, прекрасно ведая, что творю, злобно схватил Тен Эйка обеими руками.

(Пожалуйста, простите меня, но я не могу описывать то, что делал тогда. Я все помню очень живо, даже ярче, чем хотелось бы, но предпочитаю не говорить об этом.)

А потом, когда прошла целая вечность и я сидел верхом на Тайроне Тен Эйке, Анджела начала дергать меня за плечо и кричать:

– Перестань, Джин, перестань!

Я неохотно (признаюсь в этом со стыдом) перестал. Взглянув на дело рук своих, я почувствовал только облегчение и опустошение, как будто в конце концов избавился от тяжкого бремени, которое влачил слишком долго.

Я поднялся и вышел в коридор, провонявший пороховой гарью. Остановившись, я принялся формулировать вопрос, ответ на который, возможно, буду искать до конца дней своих: если я все время верно оценивал себя, как же тогда меня сюда занесло?

Спустя минуту подошла Анджела и тихо сказала:

– Он дышит.

– Хорошо, – ответил я, поскольку знал, что от меня ждут именно такого ответа.

– Твое поведение недостойно пацифиста, Джин, – с мрачной торжественностью возвестила Анджела.

– Угу, – ответил я и облизал ободранные костяшки пальцев.

– Надо бы вызвать полицию, – сказала она.

– Телефонные провода перерезаны.

– Тогда поехали, привезем полицейских.

– Ладно.

Мы крепко‑накрепко связали Тайрона, спустились вниз и почти дошли до парадной двери, когда я остановился и сказал:

– Погоди‑ка, я кое‑что вспомнил.