А Олав помолчал и добавил:

    -  Если захочешь заставить Рунольва что-нибудь сделать, устрой так, чтобы ему пришлось показать тебе корму.

    Когда корабли пошли навстречу друг другу, Эрлинг велел Рагнару вылезти из трюма и приказал:

    -  Сними-ка с борта мой щит… Встанешь с ним на корме. И если Олава хоть оцарапает - повешу!

    Рагнар надел на руку желтый щит, и Олав недовольно нахмурился:

    -  Только не вздумай тут мне мешать. Молодой раб ответил по обыкновению дерзко:

    -  Может, и помешаю, потому что неохота мне кормить рыб, если тебя собьют!

    Эрлинг смотрел вперед, на быстро приближавшийся пестрый корабль…

    Только мертвое тело могло теперь висеть на его форштевне. Но Эрлинг все-таки обернулся к своим стрелкам и повторил:

    -  Никому ни с места, пока не окажемся борт в борт… И не сметь трогать того, кто у них на руле!

    Стрелки, один за другим, молча кивнули головами в клепаных шлемах.

    Смерть вражеского кормщика могла отдать морю и корабль, и Халльгрима вместе с ним, кто же этого не понимал…

    Когда спорят между собой верховые, плохому всаднику редко достается победа. Так и в морском бою. Не все решается мечами - худо тому, кого плохо слушается корабль. Да и что вообще делать в море такому?

    В это утро у берега Страны Халейгов спорили равные. Два корабля шли друг на друга сквозь дымившееся море, тяжко раскачиваясь, равно страшные и собственной яростной красотой, и угрюмым мужеством своих людей… Но старый Олав все-таки обманул рулевого пестрого корабля. Он первым увалился под ветер.

    Лодья кренилась - наветренный правый борт, обращенный к врагу, выкатывал из воды, заслоняя сидевших на скамьях.

    С пестрого корабля посыпалась ругань, а потом и стрелы. И самая первая засела в желтом щите, который держал в руках забияка Рагнар… Туго пришлось бы Олаву без того щита! Однако сам старик увидел в нем только помеху: молодой раб все-таки лез ему под руку, ведь правило на корабле тоже помещается справа.

    -  Прочь! - рявкнул он сердито. - Не мешай! И схватил за плечо - отшвырнуть. Но это оказалось не так-то легко.

    -  Сам не мешай, длинная твоя борода! - огрызнулся молодой раб.

    Мгновением раньше он ощутил свирепую боль в левом бедре и почувствовал, как по закоченевшей ноге потекла горячая кровь.

    …И снова с черного корабля не отвечали до тех пор, пока не встали с пестрым борт против борта. Тогда-то Эрлинг спустил тетиву - и его лучники разом встали из-за щитов, почти в упор бросив оперенную смерть. И взяли первую победу: на вражеском корабле повалилось несколько человек.

    Тут среди Рунольвовых людей сыскался неразумный. А может, только что лишившийся побратима. Вскочив, этот воин раскрутил и метнул зубастый якорь, привязанный к длинной веревке. Такими стягивают корабли для рукопашного боя.

    Или, если посчастливится, сдергивают гребцов прямо со скамей.

    Якорь со свистом пролетел и вцепился, и воина рвануло за борт. Друзья успели схватить его за прочные кожаные штаны. Но когда парня вытащили, он корчился в смертной муке, роняя розовые пузыри. В спине и в левом боку по самые перья сидели четыре стрелы…

    И лишь державшему руль ничего не грозило. Хоть он и стоял во весь рост.

    И не прятался от стрелков. И хоть был это сам Рунольв Раудссон!

    Его-то, Рунольва, разглядел высунувшийся из трюма Этельстан.