— Но я тебе помогу, слышишь ты пока что хорошо. Гонсалес подошел к Трубачу и пнул того ногой в израненный бок. Трубач в полузабытьи застонал.

— Узнаешь? Ах да, вас было не двое. Вот еще один. — Гонсалес рукоятью пистолета ударил по голове Артиста. Тот невольно охнул.

— А вот еще один. — И Гонсалес подошел к Пастуху. Занес над ним нож, но Пастух, словно змея, вывернулся, и нож вонзился рядом с его головой в землю.

— Ладно, потом, пусть пока поживет. Так вот, Билл, мы с тобой больше никогда не увидимся, — захохотал Гонсалес. — Даже если случится чудо, если прямо сейчас у меня под ногами разверзнется земля и я провалюсь в преисподнюю или ты вознесешься, ты никогда не сможешь меня увидеть. Все, погоня закончилась. Я победил, Билл. — Гонсалес снова поднял пистолет, прицелился Биллу в голову, но вдруг опустил оружие. — А знаешь, я придумал лучше. Не я тебя убью, а твои дружки. Эй, ребята, кто хочет жить? Условие такое: кто отрежет этому гринго руку — свободен, кто отрежет другую — свободен, кто ногу — отпущу.

— Сволочь, — сказал по- русски Трубач.

— «Сволочь»? Что такое «сволочь»? Ты согласен?

— Убейте меня, — прохрипел Билл тоже по- русски. — Он все равно меня в живых не оставит, а у вас еще есть дела.

— О! Так они не американцы! — обрадовался Гонсалес. — Прекрасно. А кто, ирландцы? Или русские? Вы русские?

Пастух снова поднял голову.

— Сейчас здесь будут правительственные войска. Ты зря тут раздухарился, — сказал он по- английски.

— Ха-ха-ха! — искренне засмеялся Гонсалес. — Войска здесь уже были. Мы с ними поладили. Простых бразильских фермеров они не трогают. Моя фазенда никому не мешает.

— Ты забыл про вертолет. Там спецназ. За нами прилетит вертолет, — сказал Артист.

— Какой? Не тот ли, на котором прибыли вот эти парни? — и Гонсалес достал из бочки две головы — тех самых белозубых агентов, которые встречали Билла в аэропорту.

— Нет, ребята, никто вас не спасет, только вы сами. Итак, этот гринго на одной чаше весов и ваша жизнь — на другой.

— Убейте меня. Пастух, ты же солдат, главное — наше дело! — снова взмолился Билл.

Пастух молчал.

— Я не буду, — сказал Артист. — Я не смогу.

— Пастух, ты можешь. Помнишь, когда Доку надо было стрелять в Муху, ты сам сказал... — напомнил ему Билл. — Пойми, он все равно меня убьет...

— Я могу, — сказал Трубач. — Давай нож. Гонсалес удивленно подошел к Трубачу:

— Ты? Отрежешь ему руку?

— Да, я отрежу ему руку. Он не наш, это не наша война.

— Трубач, ты что? — просипел Артист.

— А то! Я жить хочу, я хочу выполнить задание.

— Сволочь.

— Опять «сволочь». Это что, ругательство? Ну хорошо, сволочь, держи нож. Ой, как же быть, у тебя ведь связаны руки. А развязывать их тебе как-то боязно. Ты же можешь обмануть наивного Гонсалеса. — Гонсалес наклонился к Трубачу и лезвием раздвинул ему зубы. — О! Я придумал, зубы у тебя крепкие, ты возьмешь нож зубами. Согласен? Я сволочь.

— Давай.

— Трубач, скотина, что ты делаешь?! — закричал Артист, словно демонстрируя свой хорошо поставленный голос. — Опомнись!

— Молчать! — гаркнул Пастух, которому театральность давалась хуже. — Он прав, это не наша война. Нам надо спасать людей, а Биллу все равно не жить! Я тоже согласен. Я могу даже без ножа.

— Как — без ножа? — удивился Гонсалес.

— Зубами.

— Вы подонки! Вы два подонка рода человеческого, — сказал Артист.