– Да. – Майкайла снова принялась плакать – на этот раз главным образом от обиды. – Но Харамис этого не понимает. Можешь ли ты поверить, что она и вправду отправилась сегодня к моим родителям и обвинила нас с Файолоном в безнравственном поведении?

– Но что заставило ее так подумать?

– Исключительно то, что в Цитадели начался снегопад в тот же самый момент, когда я вызывала снег. Она заявила, что мы с Файолоном в связи и связь эту она собирается разорвать, потом сняла со стены меч и… – Майкайла призадумалась. – Я не вполне уверена, что именно она после этого сделала; мне стало вдруг очень больно, и я упала в обморок, так что понятия не имею, что сталось с Файолоном, и очень за него волнуюсь.

– Заклинание, которое ты описала, очень простое, – проговорил Узун, – надо лишь взмахнуть мечом в воздухе как раз между двумя людьми и тем самым временно разрубить связь, а потом отчетливо представить себе пламя, сжигающее пучок нитей, что связывает этих людей.

– Теперь я понимаю, почему так себя почувствовала, – сказала Майкайла. – У меня все болело – начиная от макушки и до самого живота.

– Но ниже талии у тебя ничего не болит? – спросил Узун.

– Нет. А почему там должно болеть? – спросила Майкайла в недоумении. – Я и так по горло сыта тем, что у меня болит вся верхняя половина туловища.

– В зависимости от того, какого рода связь существует между людьми, – объяснил Узун, – нити тянутся к различным частям тела. Например, если бы вы с Файолоном были женаты, то при разрыве связи ощутили бы боли в ногах, а раз твоя боль доходит только до талии, совершенно очевидно, что Харамис не права.

– Файолон ей это объяснил еще до того, как она начала размахивать мечом, – сказала Майкайла, – но разве она желает кого‑нибудь слушать?

– Да, это отнюдь не лучшая ее черта, – согласился Узун, – но я за нее очень беспокоюсь.

– Оттого что она до сих пор не вернулась?

– Отчасти да, но главное не в этом. Я чувствую, с нею что‑то не так. Вчера утром, как раз перед началом вашего урока, с ней случилось нечто вроде приступа. Ей следовало бы по крайней мере несколько дней отдохнуть, а она вдруг сорвалась и отправилась в Цитадель.

– И ведь дело не в том, что у нее была какая‑то необходимость разобраться с вдруг выпавшим вокруг Цитадели снегом, – заметила Майкайла. – Даже среди зимы в тех краях он растаял бы не позднее, чем через пару часов после обеда, а ведь сейчас уже весна.

– У нее весьма своевольный характер, – признал Узун, – она привыкла все делать по‑своему. – Он вздохнул. – Принцесса, тебе, наверное, уже легче; может быть, ты сумеешь найти силы, чтобы с помощью магии увидеть ее и узнать, как она?

– Не знаю, – медленно проговорила Майкайла. – Наверное, можно попытаться, хотя мне до сих пор еще плохо. Я чувствую внутри какую‑то пустоту.

– Попытайся, пожалуйста, – начал умолять Узун, – если уж не ради нее, то хотя бы ради меня. Я б, конечно сам все это проделал, если бы по‑прежнему мог…

– Для тебя. Узун, я это сделаю. – Майкайла вытащила свой маленький шарик из‑под платья.

«У меня нет никаких сил, чтобы разыскивать подходящую для глядения в воду чашу, и если я сейчас вообще смогу что‑нибудь увидеть, то шарик для этого вполне подойдет», – решила она и вслух добавила:

– Я по‑прежнему уверена, что с ее стороны было крайне дурно оставить тебя слепым.

Впервые за всю историю их отношений Узун не стал спорить и не бросился защищать Харамис.