Гневался леший, молчал напряжённо аспид, стояла я, уткнувшись лбом в грудь его чёрную чешуйчатую, а по щекам слёзы градом, и трясло меня как в лихорадке. Так трясло, что и Лешинька смекнул — не чисто дело.

— Весь, — прошептал растерянно. — Веся…

Ничего я лешему не ответила.

От аспида отступила, клюкой оземь ударила, да и перенеслась прямиком к дубу Знаний. Встала перед деревом могучим, руки дрожат, слёзы текут, да боли нет в них — есть гнев! С гневом же, с трудом сдерживаемым, и позвала:

— Сила Лесная!

Зашумел кроной дуб Знаний, зашумели иные дубы.

Не ответила мне Сила лесная. Ни слова не сказала. Словно и нет её вовсе! Да и не было никогда. Ну да ничего, мы, ведьмы, народ настойчивый.

— Ты предала! Ты! — прокричала я вершинам дубов.

И не стерпела обвинения Силушка Лесная. Проявилась лицом в ветвях и листьях, на меня взглянула пасмурно, да и молвила:

— В моих лесах Заповедных насильно никого не держат. А кто волен уйти — того держать не буду.

Пошатнулась я, на землю осела, слёзы горькие по лицу текут, и понять… понять не могу…

Лишь один вопрос задала, с трудом ярость сдерживая:

— А меня убивать будут, тоже позволишь? Не спасёшь, не вмешаешься? Такой мне ждать участи?

Зашумела листва, словно ветер по лесу прошёл, да и ответила Сила лесная тихим шёпотом, словно бы тот же ветер к щеке прикоснулся:

— Не знал я… Не понял… То людские законы, они мне не ведомы.

Смахнула слёзы, на кроны дубов взглянула гневно, и спросила:

— Что тебе неведомо, Сила лесная? Когда насильничают неведомо? Когда убивают? Когда на костре жгут? Это тебе не ведомо? Так давай, я покажу!

— Не… — начала было Сила лесная.

Да поздно! Ведьма я! Как есть ведьма! Мы ведьмы чужие судьбы чувствуем! Да боль чужую и ощутить, и передать способны! Ударила по земле ладонью раскрытой и выплеснула всё! Всё, что увидела! Всё, что почувствовала! Всё, что пережила перед гибелью безвременной Дарима! Всё передала! Всё до капельки! Как полюбила ведунья лесная, что ведуньей стала не по собственному выбору, от того и права не имели изгонять её, ведь лес не подведомственной территорией был — а домом! Как с парубком сговорились о свадьбе, и счастливы были он и она… так счастливы. Как мачеха жениха, баба склочная, злая, пасынка не любившая, притворилась радостной, и за невестой в лес поспешила, чтобы принарядить к свадьбе-то, не в шкуре ж ей в деревню на свадьбу идти. Да не дошла Дарима до деревни.

Не дошла…

Как из лесу вышла, схватили её да и повели на пир страшный, неправильный, злой. Разбойников с собой привела мачеха. Подлых, жестоких разбойников. Опоили, по рукам пустили, в грязь втоптали, а опосля на костре сожгли, как ведьму.

Задрожал дуб Знаний, начали опадать с него листья зелёные, коим падать не ко времени вовсе, но меня не разжалобишь. Я всё передала. В этом бесшумном дожде из зелёных листьев, всё до капельки, всё, что пережила несчастная девушка…

— Хватит, остановись! — взмолилась Сила Лесная.

— Она тоже просила, — жалости во мне не было. — До последнего просила. Кричала, звала, молила. Неужто слышно не было?!

Яд в моих словах был. Горький яд правды, от которой не отвернешься не скроешься — я не позволю.

— Было слышно!!! — сорвалась на крик Сила лесная. — Да спасти её той ведьме следовало, что лешего обездвижила!

И остановилась я. Ладонь убрала, с подозрением на кроны слезоточащие листвой посмотрела, да и переспросила:

— Что?

Но трясло Силу лесную, так что вся земля дрожала трясло.