* * *

Когда я вышла из избушки, на клюку опираясь, аспид странно на мои волосы посмотрел. А волосы как волосы, распущенные только, чего на них глядеть?

Вторым, кто поглядел странно, был Савран — достойный купец не в Нармин опосля разговора отправился, время бы потерял, а так в Весянки успел и русалки с кикиморами теперь разгружали телегу.

Вампиры, волкодлаки и моровики сидели в сумраке леса, да и тоже на меня глядели. И вот отдохнуть бы им, а нет — ждут. Интересно же всем, что ж я буду делать с ведуньей мёртвой, что в октагоне бесновалась.

Но никакого представления я для них не устроила.

Прошла тишком к границе защитного восьмиугольника, присела, на клюку опираясь, ладонь к земле приложила и, вскинув голову, посмотрела прямо в мёртвые глаза ведуньи.

Миг, и от ладони моей разрядом молнии по земле помчалась к ведунье изумрудно-зелёная сила Леса. Контур октагона был смят, оплавился горный хрусталь, пошатнулась мёртвая ведунья…

Пошатнулась, да и опала чёрным пеплом.

Вот она была — а вот её и нет.

Но я продолжаю держать ладонь на земле, и по проторенному силой Леса пути, течет уже моя, иная, ведьмовская магия. Она течет споро, да впитывается в чёрном пепле уничтоженной ведуньи.

Секунда, вторая, третья…

И среди чёрного пепла пробивается зеленый росток, рвётся к свету, раскрывается изумрудными листочками…

Когда я поднялась и направилась к ростку, вокруг меня царила тишина. Молчали вампиры, волкодлаки, моровики, русалки, кикиморы, Савран и даже аспид. Все стояли в оцепенении, сопровождая взглядом каждый мой шаг.

А я чего? Я подошла, подхватила росток с горстью земли, да и пошла сажать его, болезного.

И тут позади раздалось нервное:

— А… а госпожа лесная ведунья так с каждым может? — спрашивал неожиданно Савран.

— А чёрт её знает, — нервно ответил ему Гыркула, который обычно вообще с людьми не разговаривает. — Но впечатляет.

И затем ещё кто-то из русалок вдруг сказал тихохонько:

— А волосы-то теперь совсем чёрные.

— Чернее ночи, — поддакнула ей одна из кикимор.

Я остановилась, развернулась и сообщила очевидное:

— Вообще-то я ещё здесь и всё слышу!

— И че? — меланхолично вопросил Кот Учёный, проявившись у дерева.

А действительно…

Внимательно посмотрела на Кота… Кот понятливо исчез. Глянула на русалок — те принялись за работу с удвоенной скоростью. На кикимор… кикиморы на меня смотрели как-то… необычно.

— Дааа, — протянула одна из них, поправляя мухомор в волосах зелёных. — Видать аспид как мужик того…

И все посмотрели на аспида. Даже я. Аспид не сплоховал и не смутился, всё оказалось хуже — аспид оскалился в широкой и очень плотоядной улыбке, особенно ярко выделявшейся на фоне матового угольно-черного лица. И все как-то сразу решили, что пора бы и за работу, а не стоять тут, рот разинув.

И даже я была в числе решивших быстренько самоустраниться подальше от аспида.

С ростком в руке, сжимая клюку я быстро, хоть и гордо, отправилась к Заводи.

* * *

И вот я иду, уверенная в том, что иду одна, тропу заповедную открыла, на неё вступила спокойственно, по ней, родимой, пошла да и вздрогнула, едва позади раздалось тихое:

— Не стоит этого делать.

Остановилась, повернулась, потрясённо на аспида воззрилась. Тот стоял на тропе заповедной, незнамо как на неё вступив, терялся даже в ярком свете дня, словно поглощал солнечный свет полностью, да на меня глядел взглядом пристальным, немигающим, змеиным.