Ничего не сказал аспид, лишь на лешего выразительно посмотрел. Лешинька усмехнулся, да и исчез. Только после этого вышел аспид, и да — дверь закрыл, аккуратно, но плотно.

Леший тут же материализовался там, где сидел. Головой покачал неодобрительно и протянул задумчиво:

— Да, дела.

Дела были те ещё, ни в сказке сказать, ни у костра вечером расписать. Постояла я, в растерянности, да неловкости, сложно было мне. Как вот объяснить аспиду, что он мне как волк, али как медведь? И вампиры, волкодлаки, моровики и прочая нечисть — примерно так же, разве что при вампирах да волкодлаках приличия соблюдать надобно неукоснительно, и не от того, что на телеса мои кто позариться, а потому как иначе оскорбительно то для них будет. И вдруг такая вот ситуация…

— Лешинька, а путь мне к баньке открой, окажи любезность, — попросила жалобно, снимая плащ свой.

Друг верный просьбу исполнил. У него над деревом особая власть, ему из избы мой путь куда угодно открыть было не трудно, а вот мне выходить из избы было надобно, а сейчас… не решилась я.

Леший просьбу исполнил мгновенно, а в баньке и вовсе помог — водой поливал, пока стучащая от холода зубами ведьма, вымывала из волос все еловые иголки, да веточки и листочки, что после ночёвки в лесу завсегда в волосах найдутся. А потом уже я про мыло от русалок вспомнила, с ними всё вымылось запросто.

В избушке с мокрыми волосами и сползающим полотенцем моталась вещи собирала — на стирку русалкам. Можно было и магией, но русалки лучше стирали, да и магию сейчас поберечь следовало. Потом переоделась в предпоследнюю чистую сорочку, платье натянула чародейское, сегодня тёмно-зеленое, туфли чёрные, прежние взяла, я в лесу, не до моды. С грустью расчесала волосы, с которых чернота сходить то уже начала потихоньку, вздохнула тяжело.

— Точно с ведуньей надумала? — леший от меня не отходил, видать тоже аспида остерегаться начал, али за честь мою девичью решил попереживать.

Всё ж событие-то какое — на честь эту ценители нашлись, я уж и позабыла что такое случается.

— Точно, — я вновь посмотрела на себя в зеркало и подумала, что опять мне жгучей брюнеткой ходить.

— Может отложишь? — Лешинька не рад был моему решению.

— Отложу, конечно, — вздохнула я. — Тут по ночи бой опять, от того силы придётся беречь. Да только для начала, душу, что в теле заперли, излечить нужно.

Верный друг призадумался, и тихо спросил:

— А сумеешь?

— Трансформация души больших затрат не потребует, — ответила я, вновь проводя гребнем по волосам.

Остановилась, помолчала, глядя в зеркало на себя, такую чужую и непривычную в этом платье чародейском, и тихо добавила:

— Особенно если эту душу подарили лесу.

Леший тяжело поднялся со скрипнувшего стула, ближе подошёл, на меня бледную взглянул да и спросил:

— Как это?

А как…

— Её имя — Дарима. Дарима, то есть — лесу она была от рождения подарена. И лес этот дар принял. Вот почему жизнь в ней бьётся до сих пор, несмотря ни на что.

И я посмотрела на отражение лешего, что стоял за мной. И вот и он и я понимаем преотлично — нельзя жизнью детей распоряжаться так, словно не родитель ты, а господин, и волею твоей ребёнок должен жить, но иные этого не понимают отчего-то. Савран, уж насколько человек вроде неплохой, а и тот Луняшу готов был отдать лесу. И хорошо мне предложил, а если бы Силе Лесной? Силушка согласилась бы, без слов и вопросов согласилась бы, и тогда была бы жизнь Луняши навеки к лесу прикована. Разве ж можно так?

* * *

Когда я вышла из избушки, на клюку опираясь, аспид странно на мои волосы посмотрел.