Протопопов побарабанил пальцами по столу, вздохнул.

– Отпустите его, Юрий Федорович, – сказал Александров. – Рудинскую искать надо. Неледин ничего не скажет. Я хотел встретиться с ним и поговорить, просил у сестры, чтобы она убедила его в необходимости защиты. Бесполезно. Уперся парень.

– А если я его отпущу, что изменится?

– Мы ему посадим на хвост наших парней, – твердо сказал Столетник. – Отличные ребята, в «наружке» поднаторели – не упустят. Возьмем на прослушивание телефон, на него непременно кто‑то выйдет. Или он к кому‑то приведет.

– Да тебе все равно его выпускать, Юра, – поддержал Решетников. – На кой ляд он тебе нужен? Может, эта Рудинская жива, держат ее где‑нибудь в подполе, а он знает где. Понадобится – обратно заберешь, только не в нем сейчас дело.

– Все равно, все равно, – задумчиво проговорил Протопопов. – Тем более что обвинения прокурор не подпишет. Пока я могу ему вменить только «дачу заведомо ложных». Этого на нем с три короба, включая теперь и белоомутского фотографа. Это вы меня Богдановичем подзадорить хотели? – улыбнулся невесело.

Решетников покачал головой:

– Не совеем так, Юра. Хотя и это тоже. Богданович свою жену замочил.

Женька и Валя повернули к нему головы.

– И кажется, я знаю как.

– Что, сам?

– Может, и сам. А может, не сам. Этого я еще не проверил. Но не сегодня‑завтра скажу точно. Не торопите.

Протопопов снял трубку телефона, послушал гудки, но звонить не стал. Перебрал бумаги из нелединского дела. Достал из стола бланк постановления. А потом произнес каким‑то бесцветным голосом, в пустоту:

– Я обратно в главк не хочу. И погоны капитана меня вполне устраивают. Но мне на пенсию с грязным пятном не охота уходить.

Пацана Славку Шуранова нашли довольно быстро. Сработали показания продавца из табачного киоска: да, действительно, он припоминал такой незначительный случай – двое мальчишек, один из которых был на спортивном велике, пытались у него выторговать блок «Мальборо» за красивую ручку, как они говорили, американскую. Пацаны эти – из тутошних, киоскеру примелькались, частенько подъезжали к мальчишкам‑мойщикам, и те должны знать, как их найти: по очереди катались на велосипеде. И Турка киоскер, конечно, знал; стоило тому выйти из милицейского «уазика», который Филимонов с трудом выбил у начальника, и подойти в сопровождении двух вооруженных милиционеров (как‑никак, арестованный, которому предъявлено обвинение), он побледнел, сомкнул губы и напялил солнцезащитные очки. Но подтвердил, что Турок ручку у пацана отобрал и даже дал тому подзатыльник.

С мойщиками возникла проблема. Никак они признавать юного велосипедиста за своего знакомого не хотели. У Филимонова даже возникли подозрения, что они о нем знают нечто такое, за что может перепасть всем. Тогда Филимонов пошел на риск. Приказав снять с Турка наручники, решился выпустить его из машины, чтобы тот потолковал с подопечными по‑свойски:

– Гляди, Турок, вздумаешь бежать – догоним, накинем срок. Поможешь – я сам лично на суде выступлю и скажу, что ты оказал содействие следствию.

Турок, не будь дурак, тут же потребовал составить протокол и признать в письменном виде его участие в следственных действиях, вписал торопливо составленный на планшетке текст слово «добровольно», и только после этого вышел из машины.

– Уйдет, товарищ капитан, – покачал головой милиционер, сжимая короткоствольный «АК».

Но Турок не ушел. Созвал пацанов, перебросился с ними словечком, и те синхронно повернулись к Измайловскому, стали тыкать пальцами куда‑то в направлении 10‑й Парковой.