– Ты знаешь, что такое дискета? – спросил Филимонов.

– Какая еще дискета?

– Компьютерная дискета! Вы же проходили по информатике? – помогла учительница, не знавшая, куда деваться от стыда за питомца, словно это она увела у покойного портфель.

– Знаю.

– Не было в портфеле дискеты? Вы хорошо посмотрели?

– Не было! Не было больше ничего, правда! – тараща голубые глаза, заверил Шуранов.

Дальше последовал следственный эксперимент, по условиям которого Шуранов, учительница, двое понятых, разысканный подельник юного грабителя Хасанов, Филимонов и сержант Орехов пешком проделали весь путь, о котором говорил Шуранов: от скамеечки возле Театра мимики и жеста до мусорного контейнера во дворе дома тридцать шесть по Верхней Первомайской, в который пацаны вы‑бросили портфель вместе со всем содержимым за исключением авторучки и денег.

О том, что «пьяный мужик» на самом деле покойником был, они узнали только назавтра, в понедельник двадцатого апреля, из рассказов пацанов‑мойщиков.

Скрупулезно задокументировав все показания и результаты эксперимента, описав места происшествия и снарядив сержанта Орехова к Хасанову за пневмопистолетом, в пятнадцать часов сорок минут капитан Филимонов Николай Петрович позвонил Каменеву.

Младший сержант Закир Альдыбегов внимательно выслушал описание белоомутского мотоциклиста.

– Нет, – ответил, подумав, – не он. Тот вовсе на покойника не был похож. Невысокий, крепенький такой, в кожанке…

– Это ты уже говорил, – вздохнул Решетников. «Ну а если говорил, то чего ж ты снова пришел? – подумал Альдыбегов. – Далась тебе эта сумка?»

Решетников вынул из кармана фотографии Либермана, «риэлтора» и третьего из каменевских фотографий в кафе «Пикник», разложил их на столе в дежурке ЛОВДа. Потом достал из кармана фото Богдановича (на всякий случай, заведомо зная, что Леонтия в это время просто быть не могло на Казанском вокзале):

– Посмотри, Закир. Здесь его нет?

У Альдыбегова от напряжения увлажнился узкий лоб.

– Нет.

– Точно или сомневаешься?

– Нет, у меня память на лица хорошая. Может, кто из них за рулем мотоцикла был, но ведь я не видел – в шлеме, да и далеко.

– Ладно, спасибо.

Викентий простился с младшим сержантом, почти не сомневаясь, что видится с ним не в последний раз, и вышел на площадь перед вокзалом. Было парко и серо, собирался дождь; полуденная толчея на улицах, мостовых, стоянках давила; мешала дышать, хотелось раздвинуть все это руками – машины, прохожих, дома – и очутиться где‑нибудь на берегу Иртыша, минут пять хотя бы подышать хвоей и травами в кедровом срубе деда, а потом можно снова сюда, в Москву. Сердце ныло на непогоду. Викентий покурил, посмотрел на часы – половина двенадцатого, минут через десять должны подать на посадку «шестнадцатый» поезд Москва – Архангельск.

Он перешел на Ярославский, нашел на электронном табло номер платформы и зашагал вдоль состава к шестому вагону.

Это был тот самый поезд, которым отправлялся в командировку Богданович. И проводница Ардыбашева Вероника Лаврентьевна была та же, как сказал менеджер по персоналу. Невысокая, яркая женщина с калмыцким лицом, поглядев сквозь чистое стекло на удостоверение детектива, отворила дверь и пригласила его в служебное купе.

– Господи, мне еще ложки и простыни пересчитать, – проговорила озабоченно. – А что вы хоите?

На перроне уже толпились пассажиры.

– Я постараюсь коротко, – пообещал Решетников, извлекая фотографию Богдановича.

– Наташа! – выскочив из купе, прокричала Вероника в дальний конец вагона.