– Саня, это я, Викентий, – с трудом проговорил Решетников. – Бросай все к чертям и приезжай сюда!

– Где ты?

– Кажется, в глубокой жопе…

ГЛАВА 9

Прошел и час, и второй, и третий, а людей и машин не убывало. Словно зрители съезжались на представление, не начинавшееся по неведомой причине. Уткнулась в забор «канарейка» с дежурившим на связи сержантом; подкатил к самому крыльцу «Форд» с прокурорской группой; замер посреди дороги «УАЗ» с экспертами из областного УВД. К полудню подъехала труповозка. Молодой врач в наброшенной поверх мятого халата болониевой курточке беседовал с советником юстиции; пыхтел папироской кинолог, подкармливая «Педдигри‑пал» пса с лоснящейся на солнце палевой шерстью. Двое, присев у калитки, осторожно укладывали слепки следов в пластиковые пакеты.

– Около пяти видела, – отвечая на вопрос милицейского капитана, говорила женщина из местных, – сказала, что должны привезти саженцы.

– Кто и откуда?

– Этого не знаю.

– А до нее вы кого‑нибудь видели?

– Видела, а как же. Адамишиных, вон та дача, под шифером… Бабка и сноха приезжали в такси. Потом… потом этот, как его… железнодорожный начальник приезжал на «Волге», говорил, в воскресенье собирается семью привезти на жительство. Вон там он в прошлом году купил…

Каменев сидел на деревянной колоде возле пристройки – то прислушиваясь к разговору, то переключаясь на следственные действия, проводившиеся, с его точки зрения, слишком долго и нерасторопно. Как назло, никого из прибывших оперативников он не знал, его тоже не знали, но представляться он не спешил – не видел в этом смысла. Сказал только следователю, что работает в сыскном агентстве.

Решетников все это время из дома не выходил, его допрашивал следователь прокуратуры дотошно, но не предвзято.

– Получается, что прямо от вас она приехала сюда на дачу, – сопоставив показания, вслух предположил пожилой следователь, то и дело морщившийся от боли в желудке или пояснице, – электричкой в три пятнадцать, так?.. Эй, вы там! Есть что‑нибудь свеженькое?

Последний вопрос был адресован экспертам, сгрудившимся под распахнутым настежь окном.

– Свеженькие только следы сыщика, – ответил молодой улыбчивый криминалист со спринцовкой в перепачканной гипсом руке. – Есть еще следы женских туфель, возможно – убитой, но это уже не свеженькое, а черственькое, размытое дождем и припыленное ветром.

– Это все?

– В доме обнаружены пальцевые отпечатки, – сообщил из спальни криминалист.

– Тридцать пять – сорок часов тому, – вклинился судебный медик, – точнее не спрашивай, вскрытие покажет.

Следователь писал, перечитывал и снова писал, казалось, позабыв о Решетникове. Тот сидел на табуретке, положив смиренно руки на колени, и понуро ждал очередного вопроса.

– Зачем ей было поручать вам следить за мужем, если она собиралась застрелиться? И зачем было приезжать сюда, на дачу? Предположим, он вернулся бы через неделю, не нашел ее дома, приехал бы сюда, обнаружил разлагающийся труп… Ни посмертной записки, ни очевидных мотивов, – отложив писанину, задумчиво проговорил следователь.

– Очевидных мотивов нет, – согласился Решетников.

– Вот именно. Вы говорите, состояние ее было нормальным?

– Если хотят рассказать о преступлении, как вы понимаете, то идут не к нам, а к вам. А у нас все между «хочется» и «колется»: что‑то подозревают, но не уверены, просят проверить.

– Можно выносить? – демонстративно глянув на часы, спросил санитар.