– Как самочувствие, Фрол Игнатьевич? – спросил он, усевшись на табурет подле кровати, и приготовился что‑то писать.
– Как у профессионального борца, – усмехнулся Фрол.
– Говорить можете?
– Да.
– Узнали кого‑нибудь из нападавших?
– Нет.
– Мотивы покушения предполагаете?
Вопрос был, как говорится, на засыпку, Фрол думал об этом полночи и полдня; надежды на то, что он стал жертвой уличной шпаны или нападавшие преследовали цель ограбления, было мало. Если же его предположения верны, значит… пленку все‑таки нашли, проявили и по ней вышли на Рудинскую. О том, что могли с ней сделать разнузданные, неуправляемые ублюдки, которых он видел там, в лесу, на поляне, не хотелось даже думать.
– Нет.
– Что «нет»?
– Не предполагаю мотива…
Милиционер неторопливо извлек из кожаной папки желтоватый листок:
– Посмотрите, пожалуйста, опись вещей, найденных при вас и принятых на хранение. Ничего не пропало?
Писал явно врач – не понять даже, по‑русски или по‑латыни; в узких щелочках затекших глаз Фрол видел собственные ресницы вперемешку с кривыми чернильными значками. В описи значилась его одежда – все, вплоть до носков, сигареты, зажигалка, паспорт, редакционное удостоверение, связка из трех ключей от квартиры и от почтового ящика, деньги в размере ста семнадцати рублей и билет… черт возьми! Билет на электричку, купленный на станции Голутвин.
– Да, все. То есть как… А сумка?!
– Какая сумка?
– Кожаная сумка, черная, с фотоаппаратурой. Фотокамера «Никон», фотовспышка, телеобъектив «Кенон», электронный экспонометр… – Все это он перечислил, с замиранием сердца ожидая вопроса о билете, но милиционер задал его не сразу.
– Откуда вы возвращались, Фрол Игнатьевич?
– Из редакции.
– В половине первого ночи?
– А что?
– Задержались на работе?
– Задержался на банкете по случаю дня рождения одной нашей сотрудницы.
– А до этого?
– До этого ездил на ВДНХ, снимал открытие выставки медтехники.
– Угу, угу, – понятливо кивнул следователь, сделав паузу и оценив записанные показания. – Когда вы ушли из дому?
– Что?
– Я спрашиваю, когда вы в последний раз были дома? – Следователь перелистал паспорт Фрола. – На Сельскохозяйственной улице, дом шестнадцать, квартира тридцать один?
Он удивленно вскинул брови, как будто не видел раньше отметки о прописке, перевел взгляд на пострадавшего.
– На Сельскохозяйственной – в прошлом году, – ответил Фрол. – Я там не живу, а только прописан. У сестры.
– Вот как… А сами, значит, снимаете квартиру?
– Совершенно верно. Сам снимаю квартиру по адресу: Планетный проезд, дом два, квартира восемь.
– А там вы когда в последний раз были?
Что‑то в такой постановке вопроса настораживало, словно милиционер уже знал, что накануне избиения он домой не заходил. Врать было бессмысленно и бесполезно, тем более что ничего предосудительного Фрол не совершил, если не считать попойки с Ниной Рудинской в Белощапове, ну да за это пусть ей родители ремнем по заднице надают, а ему путаться не с руки, тем более что милиционер уже вертел в прокуренных пальцах билет.
– В понедельник, – поговорил Фрол и прикрыл глаза. В темноте прыгали кровавые чертики, в распухших веках пульсировала кровь.
– Вот как? А где же вы были с понедельника до среды?
– Водку пил и занимался любовью с красивой молодой женщиной, – дерзко ответил Фрол. |