«Вот оно! – закрыл глаза Фрол, чувствуя, что проваливается куда‑то в пустоту. – Влип!»

– Как… запропастилась, Стас? Что значит…

– Нет ее нигде. Получается, ты был последним, кто ее видел. В понедельник на фабрику вы с ней ездили, – словно оправдываясь, ответил Хижняк. И поспешил успокоить покрывшегося смертельной белизной приятеля: – Да никуда она не денется, я так думаю. Мало ли куда закатилась в отсутствие предков – не маленькая!

«Врешь, дорогой, – подумал Фрол. – Не такой это пустяк, каким ты хочешь мне его представить.

Вот и про отсутствие предков тебе уже известно, не иначе вся редакция только об этом и говорит. И с чего бы следователь стал выяснять мою личность у главного, если бы не было подозрений?»

Теперь он уже не знал, что его беспокоит больше: нападение неизвестных на него, их же (он ни на секунду не сомневался в этом) вторжение в его квартиру, пропажа Рудинской или тон, каким с ним беседовал следователь.

– Зачем ты пришел? – спросил он Хижняка.

Стас похлопал себя по карманам:

– Как – зачем? Навестить пришел… Ты бы ко мне разве не пришел? Что тут такого‑то? И вот еще должок принес… Полтинник «зелеными», – положил на тумбочку деньги. – Привет тебе от Григория Ефимовича и от Палехиной. Если тебя не выпишут, она в субботу прийти собиралась.

Это уж и вовсе было туфтой – ни с Мартинсоном, ни с Палехиной Неледин не был на короткой ноге, так что с «приветами» от них Стас явно перестарался.

– Кто тебя отметелил‑то, не знаешь? – помолчав, спросил он.

– Тот, кто наверняка знал, что меня не будет дома, – с ходу выбросил первую пришедшую на ум версию Фрол. – Обобрали квартиру…

– Как?!

– Да вот так. Кто‑то им прокричал «атас» с улицы, столкнулись со мной в подъезде, ну и влепили в нос кулаком. Чтобы не опознал. А заодно сумку с техникой сорвали с плеча.

Неожиданно слетевшая с языка версия ему понравилась. Простившись с трусоватым, явно спешившим отделаться от него в преддверии неприятностей Хижняком (вот и долг вернул, а еще вчера говорил, что получит деньги только в мае), Фрол стал обдумывать предстоящую беседу со следователем. В том, что такая беседа грянет, он не сомневался, и не беседа, а допрос – так, кажется, это у них называется на милицейском языке.

«Пойти получить на главпочте пленку да рассказать все, как было? – проигрывал он очередной вариант. – А почему тогда сразу не сообщил? Ну, допустим, испугался, убежал… Но, вернувшись‑то в Москву и обнаружив пропажу белощаповской пленки, знал, чем это дело может кончиться?.. Тем более когда Нинка не ответила на звонок. А когда проявил пленку с кадром лесной расправы над неизвестным – почему?.. Тут уж и вовсе нет оправдания: зачем по почте‑то отправил?!»

Признаться в том, что он задумал по пути в Москву в электричке, Фрол боялся даже себе, идея же была простой: путем частного расследования установить личности бандитов и продать им эту пленку, решив свои финансовые и жилищные проблемы. За такие‑то кадры с убийц можно и на тачку, и на квартиру скачать! А что до подлости, то по отношению к кому или к чему? К трупу – так ему уже все равно, его, как говорится, не вернешь; к убийцам – и думать смешно; к морали – какая мораль в стране, где от премьера до крестьянина все наживаются любыми способами? Вот разве что с Нинкой, не дай Бог, беда… Но его, Фрола, вины в том нет – он ушел от нее утром, оставив досыпать в теплой постели…

Попытки оправдать свои действия были тщетными, но и соблазн велик, расстаться с обличительными материалами, сулившими быстрое и верное обогащение, не хотелось.