— Захлопну. Но ответь: у вас нет дачи?

— Нет.

— Куда ж Лада Алексеевна сегодня вечером отправилась?

— Не на дачу.

— Но за город она, случается, ездит?

— К своей тетке.

— По какой дороге?

— Не по Белорусской.

— Послушай, Денис!

— Отстань! Кто ты там… сыщик или влюбленный? На твоем месте я бы выбрал младшую. Уборщицу.

«В том лесу белесоватые стволы…»

В городской темноте двора, пронизанной майской свежестью сирени и электрическими просветами, засмотревшись на оранжевое окошко (за которым больная девушка), я столкнулся с прохожим — Тимуром Страстовым. Мы отпрянули друг от друга, как два кота, разве что не зашипев. Первым опомнился фотокор, поздоровавшись со своей душевной предупредительностью — одной из составляющих его успеха. И я буркнул:

— Здравствуйте. Кажется, вас можно поздравить? Или рано еще?

— Поздравить? С чем?

— Вы жених или нет?

— Манюня сказала? — он рассмеялся с нежностью. — Сам не знаю. А вообще-то странно. Я от нее, она мне о вас — ни полслова.

Фотокор говорил непринужденно, я — с выделанной небрежностью, маскируя истинные чувства, уж больно они были некрасивы, «с красными глазами», как выражались древние китайцы.

— А что, Маня секрет выдала?

— Да нет… Что еще она вам сказала? — спросил он после паузы.

— Много чего, разговор у нас получился любопытный.

Завлекательная тактика увенчалась успехом: Тимур предложил посидеть («Уж полночь близится…» — начал я набивать цену. — «Детское время!»), покурить («Не курю». — «Ну, со мной посидите, я целый вечер терпел».), поговорить («Согласен».)

Лавка в густых кустах, не персидских, не из сада, бедных, но тоже изо всех сил благоухающих. Не хотелось мне ворошить секреты, да еще с таким типом, как Страстов, но я должен раскрыть тайну этой семьи, иначе тайна меня задушит… проще говоря, меня посадят.

— Скажите, Федор Афанасьевич болен чем-то серьезным?

— Не слыхал! А что такое?

— Просто меня поразило условие вашей женитьбы: дождаться смерти отца.

— Это ее условие, она очень к нему привязана.

— С Юлой не было таких препятствий, а?

— Вы на что-то намекаете? Я не понял. — Фотокор закурил; пламя зажигалки вырвало на миг усмешку красных губ, как улыбку чеширского кота, которая витает виртуально, отдельно от серьезного лица.

— Она говорит, что я к ней подкатывался, а вам завидно? — Он засмеялся, и вновь сигаретная вспышка озарила серьезные глаза. — То ли вы наивны до дурости, Алексей Юрьевич, то ли дьявольски расчетливы, не могу вас раскусить.

— Это хорошо.

— Так знайте: невесте своей я рассказал, что был увлечен ее сестрой. И что в этом противоестественного, скажите на милость? Они похожи — внешне — на свою мать.

— Может, вы и матерью увлекались?

— У каждого (даже у вас!) есть свои «скелеты в шкафу»… «разве мама любила такого»… но никогда в сексуальном плане меня не интересовали чужие жены. Ей-богу.

Любой на его месте давно послал бы меня куда подальше. Что его удерживает?

— Что еще вам Юла рассказала?

Вот что удерживает! К сожалению, ничего; ни разу она даже имени его не упомянула… впрочем, тогда в ЦДЛ: «Лада — стерва, Юлик — придурок, Тимур (тут пауза, заминка, она выпила вина) — папараццо со всеми вытекающими пакостями…»

— Кое-что рассказала, — ответил я туманно.