— Так вот кто повлиял на ваши «тексты»! — вырвалось у меня. — А ту неделю вы помните в подробностях?

— Как бы сказать — в редких вспышках, будто в проблесках молнии. Вдруг — лицо Ладушки и мой ужас: кто такая?.. красное вино просвечивает, точно кровь. В общем, как теперь: помню блеск ножа и как я его вонзил…

— Хватит! — вмешался Быстров. — Берите нож.

По знаку следователя Юлий прошел в красную комнату; «камера» за ним; мы столпились в дверях.

— Что было дальше?

Громов пожал плечами.

— Скажите, разве в вашей практике такого не случалось: проспавшись (в моем случае еще и гипноз!), преступник ощущает провал в памяти?

— Случалось. Что мне — вас напоить или загипнотизировать, чтобы правды добиться?

Абсурдист наконец взорвался, швырнув нож на пол:

— Абсурд! Я им должен доказывать, что я убийца! Да почему такое недоверие ко мне, к моим словам?

— Есть такой момент, — признал майор. — Не убеждает меня ваше рвение.

— Это субъективный фактор.

— Согласен. Может, я неправ.

— Я знаю, чего вы добиваетесь! Вам мало моего признания, вы хотите повесить на меня убийство юноши. Но Бог видит: я виноват только перед возлюбленной моей!

Прозвучало с предельным отчаянием, очень искренне; однако не произвело впечатления на ласкового следователя, который поинтересовался жестко:

— И куда вы ее дели?

— Кого?

— Убитую возлюбленную.

Юлий вдруг опустился на колени, облокотился о тахту и зарыдал.

Смертью пахнет

Я вез Страстова в Холмы, воспользовавшись оказией проникнуть на дачу, где обещан сегодня «совет друзей». Молчание прервал он:

— Какой мрак!

— Что именно?

— Да та красная комната в духе первого декадента Эдгара По.

— Я ее называю «пурпурной».

— Темно-багровая… Пожалуй. Драгоценная античная краска из пурпуровой улитки.

— Вы там раньше не бывали?

— Лада не в моем вкусе. Я люблю целомудренных женщин.

— И все-таки вы не ответили на мой вопрос.

— Не бывал. Ее проза с дамским, понятно, оттенком, но в целом — здравый крепкий психологизм. Даже в последние десять лет она, не в пример многим, не унизилась до истерии и извращенства. И надо же — такое «подполье»!

— Выходит, благопристойное творчество компенсировалось развратом жизни.

— Чаще бывает наоборот, — обронил Тимур.

Больше всего меня сейчас интересовало: как фотокор сумел получить приглашение на дачу… а может, и благословение на брак? Но, в качестве «сплетника», я и заикнуться об этом не смел. И опять молчание нарушил он:

— Где тут местная нечистая сила живет? Давайте заедем.

— Зачем?

— А я ее сфотографирую.

Мы как раз спускались с холма, влача за собой шлейф пыли.

— Колоритная избушка — тот же стиль, что и в лесу! — Страстов щелкнул «Никоном».

Во дворе хозяйки не было, котик так и лежал в траве, отмучился, видать, бедняга. А изба — я подергал за железную ручку — заперта изнутри.

— Марина Петровна! — позвал громко и — шепотом: — Ведь дома, ведьма!

— Что-то здесь смертью пахнет, — тихо откликнулся фотокор; да уж, у него нюх натренирован… впрочем, у меня тоже.