— Маня, — сказал отец, — принеси, пожалуйста, три стопки. Я не буду.

(А у Вагнера глаз наметан: великий реалист, видать, свое уже выпил!)

— Мне еще в Москву… — начал я.

— Можете переночевать у нас.

Маня принесла что надо, мы втроем выпили за «прелестное дитя» (тост Покровского).

— Рано ей еще думать о замужестве, — ответил рассеянно отец на какие-то свои мысли.

— Я не хочу, ты же знаешь, я останусь с тобой.

Теперь понятно, как Страстова сюда допустили — на условиях полной капитуляции!

— Ну, ну, что за крайности. Старые девы и бобыли вроде вас, — Федор Афанасьевич улыбнулся, смягчая слова свои, но и соединяя нас троих взглядом, — вызывают подозрения.

— Твой ребенок может Бог знает что о нас подумать, — заметил Платон серьезно. — Вот я — старый книжный червь — живу в мире воображения и женщин, честно, побаиваюсь.

— Тимур, и ты побаиваешься? — прозаик остро взглянул на фотокора. Тот засмеялся.

— А как ты думаешь?.. Чистая романтическая девушка в момент такой бабищей становится — как тут не испугаться?

— Не обобщай.

— Разумеется, присутствующие исключаются. — Страстов всем налил и быстро выпил. — Помню одну пару. Вот представьте: катастрофа в горах, страшный смерч сметал все живое на своем пути, словом, гибель Помпеи…

— Материал для репортажа, — предостерегающе вставил я, но журналист не унимался.

— Обязательно. Был и репортаж. Мужа, со сломанной ногой, уже несло в каменном потоке к краю пропасти, жена бросилась наперерез стихии (что практически человеку не под силу) и сумела вытащить его на выступ скалы, где находилась пещера с захоронениями.

— Она погибла? — спросила Маня.

— У меня, свидетеля, создалось сюрреалистическое ощущение, что эта очень красивая юная женщина отдала себя взамен мужа какому-нибудь гималайскому божеству. Ради достойной концовки, которая превратила бы репортаж в миф, ему полагалось бы стать монахом-отшельником в той пещере, в духовной брани с языческими мертвецами.

— А почему вы так говорите? — Манечка слушала всем существом своим — так слушают дети — и я простил ей любопытство.

— Как?

— Как будто издеваясь.

— Ну, извините, ежели звучит так. — Тимур смотрел на меня, и я произнес:

— Извиняю.

Маня перевела на меня голубой взор.

— Это про вашу жену?

— Про мою.

— Как замечательно.

— Ты употребила не то слово, Маня, — заговорил Старцев. — Примите и мои извинения за развязность тона. Вы не идейный холостяк, но и жениться вам будет непросто. Кто пережил подобную жертву, меряет атрибуты земной жизни иными мерками. Когда погибла ваша жена?

— Семь лет назад. Она была двадцатилетней студенткой-медичкой и уговорила меня взять ее на каникулах в экспедицию.

— Как ее звали?

— Анна.

Старцев плеснул себе немного коньяку в чайный стакан.

— За упокой Анны.

— Тогда и Дениса, и Юлии.

Выпили. Отец сказал отрешенно:

— Мне еще не доказали, что она убита.

Я вспомнил Вагнера — «пока не увижу ее истлевающий труп» — и не счел нужным настаивать. Старцев продолжал:

— Я им сказал: пусть ищут! Пусть обыщут весь этот страшный лес. А они: ливень в пятницу уничтожил все следы.