Обожаю свою работу!

Нина поймала меня перед «Веселыми стартами».

– Сердишься? – Черные глаза миндалины смотрят в самую глубину моей души.

Вот точно так же смотрел на меня Дадхо. И она, и ее ненаглядный братец прекрасно знают, что у меня не получается долго сердиться, когда так смотрят.

Но все таки я сказала:

– Да, сержусь.

– И Валерик тоже сердится… – вздохнула Нина. – Это я виновата. Маша, ты Олега не ругай.

– Ну ну! – усмехнулась я.

– Машка, а ведь ты завидуешь! – засмеялась вдруг Нина.

А я откровенно призналась:

– Конечно, завидую! Все вокруг влюбляются, гуляют ночью, а ты как дура сиди и жди, когда их сиятельства соизволят вернуться!

– Ты о чем?

– Да уж не о вас! Нужны очень.

И я опять вспоминаю, как Маринка смотрит на Сёмку, и будто слышу ее голос: «Ой, девочки! Я такая счастливая!..»

Нина порывисто меня обняла:

– Маша, тебе срочно надо влюбиться!

Я хмыкнула, а глаза у Нины вдруг стали хитрые прехитрые.

– А между прочим, Митька вчера очень долго выпытывал у меня, правда ли, что ты хранишь фотографию Дадхо.

– Знаешь ведь. Правда. Но это ничего не значит.

– Маш, а Митька то в тебя влюблен!

Тут уже засмеялась я.

– Нина, у тебя бред! Тебе вредно гулять всю ночь. Митька в меня с детского сада влюблен, а толку то? Все это игра, понимаешь? Шутка.

Но Нина не понимала, как можно шутить и разыгрывать страстные чувства. Она пожала плечами:

– Глупо!

А мне вдруг очень очень, ну просто безумно, захотелось, чтобы у нас с Митькой было все серьезно, как тогда, в тринадцать лет, и согласилась:

– Очень!

…Не нравится мне все это! Не нравится, что совсем перестала Катеринка общаться с мальчишками, никуда не ходит с ними, если только Семён не позовет. Не нравится внезапная вражда между Сёмой и Ванькой. Не нравится, что Иван находится постоянно рядом с Маринкой.

– Ва ась, я уже ничего не понимаю! – нарочно притворяюсь я.

Я почти все понимаю, но мне хочется получить информацию из первых рук (ибо что бы ни происходило в отряде, Васькины уста и руки – всегда первые).

Василий снисходительно вздохнул и объяснил:

– Это же ясно как день, Маша! Сёмыч любит Юшину, а Юшина любит Сёмыча. Но ее тоже любит Куст, а Катря втюрилась по уши в Сёмыча. Про Куста Сёмыч знает, а про Катрю не подозревает. – Васька подергал чуб. – Хотя, конечно, все он подозревает, только себе не признаётся. Ну подумай сама, Маша, чтобы Катря в кого то влюбилась?!

Для них это, конечно, невозможно! Катеринка, Катька, Катря – это друг, товарищ, свой парень. Она не может ни в кого влюбиться, просто не имеет права – так они считают. Где им, эгоистам, понять, что она тоже человек?

И этот человек сидел и плакал в беседке. Был вечер длинного дня, все на дискотеке в клубе, а она сидела, собравшись в горький комок, и плакала.

– Катенька…

Я не смогла подобрать слова. Вырвалось напрямик:

– Тебе Сёма нравится, да?

Ее плечики замерли, но тут же опять вздрогнули от плача.

Сволочь я все таки! Может, Катеринка любит его примерно ту же «тысячу лет» и на уроках смотрит на него украдкой, а когда он выходит к доске, замирает за партой. Если они случайно попадают в одну команду, когда убирают класс или готовятся к празднику, сердце у нее замирает, а при виде того, как он провожает на почтительном расстоянии Маринку, оно ноет и ноет непонятной болью. И сама не знает Катеринка, как это все называется, и сама себе не может признаться, потому что «они любят друг друга тысячу лет»… А тут я со своими вопросами!

Катеринка плакала все горше, и от своей беспомощности я бухнула еще одну глупость:

– Может, тебе в кого нибудь другого влюбиться?

Катеринка подняла заплаканное лицо:

– В кого?

И я будто слышу продолжение ее мыслей: «Разве есть еще хоть кто нибудь на всем белом свете, кто бы сравнился с ним? Разве я смогу когда нибудь полюбить другого? Нет, никогда!»

Иногда и в тринадцать лет кажется, что жизнь закончилась.