Это его третья попытка сбежать из лагеря. Он, что называется, «трудный ребенок из неблагополучной семьи». Отец сидит, мать пьет, младших братьев и сестер воспитывает старенькая бабушка. Хорошо еще, что Борька не лидер по натуре, а то превратил бы отряд в праздник для вожатых. Он единственный у нас всерьез курит, а на все просьбы только презрительно щурит глаза и говорит:

– Я чо, нанимался?

И я всегда теряюсь: не знаю, что ему ответить.

Мы бежали без остановки через заросли, бурелом, овраги. Мальчишки пытались петлять: то уходили далеко в лес, то возвращались на дорогу. У них – рюкзаки, мы – налегке. Они – дети, мы – взрослые, и все ведем здоровый образ жизни.

Вот они!

Митька схватил Борю за рюкзак, Олег – Ваньку, а я развернула его к себе, и…

– О господи! Кто тебя так?

Впрочем, могла бы и не спрашивать. На Ванькином лице красовался огромный фингал, красно синий, классический. Глаз заплыл, нос распух.

Ванька всхлипнул и опустил голову. Сразу перестал сопротивляться.

– Ваня, пойдем в лагерь.

Он шмыгнул носом и послушно повернулся.

– Эй!

В эти секунды я совсем забыла про Борьку, а он метнулся в сторону и замер на краю оврага. Сказал:

– Маша, я все равно убегу, ты меня лучше так отпусти.

– Боря, ну как я тебя отпущу, если тебя не забирают. Ведь мы это уже обсуждали.

– А ты напиши, что я чего нибудь натворил и социально опасен. Ну вот, может, это я Кусту фингал поставил!

– Не мели чепухи. «Социально опасен»… – устало вздохнула я. – Пойдем в лагерь, там разберемся. Обещаю.

Я развернулась и пошла в лагерь. У Борькиной матери телефона нет, но он есть у какой то его тетки, может быть, ей позвонить? И в эту секунду Борька сорвался и ухнул в овраг. Митька, не раздумывая, бросился за ним.

Что за несчастный день?!

Медсестра Илона дала нам пузырек с йодом и сказала, чтобы мы сами продезинфицировались, пока она занимается Борей и Ваней.

– Не маленькие, справитесь.

Конечно, справимся. Митька сильно исцарапался: левую скулу рассекла упругая ветка. Я осторожно провела по этой царапине ваткой с йодом, и мы с ним встретились глазами.

Ох, Митька Митька! А ведь когда то и мы с тобой были такими, как Сёма с Маринкой. Но никогда ты из за меня не дрался. Или дрался?

У Митьки глаза упрямые, зеленые, лучистые. Люблю я его глаза.

– Маша… У меня на лице сейчас дырка от йода будет, – сказал он тихо, с хрипотцой.

Я, наверное, стала красной, как кушетка, на которой мы сидели, и начала быстро быстро смазывать йодом все остальные царапины.

А Митька сказал серьезно:

– И ты еще удивляешься, что я тебя до сих пор люблю? Эх ты, Машка ромашка…

Я застыла, а Митька взял у меня из рук вату и йод и начал деловито, аккуратно смазывать мои царапины…

За Борькой приехала вполне цветущая тетка и сказала, что «если Бореньке не нравится», то она, конечно, его заберет.

– Жаль, жаль, что он не прижился, – скорбно заметила она, позвякивая браслетами, бусами и серьгами. Взгляд ее был очень красноречив: формула «Три „В“» – «всегда виноват вожатый».

Ваньку перевели в другую палату, и там он неожиданно сдружился с молчаливым Стасиком. И хотя с Семёном они по прежнему были на ножах, но с остальными ребятами отношения вроде бы наладились. Мне он пообещал больше не драться и Семёна не провоцировать.

– Ты все знаешь, да? – спросил он.

– Да.