– Ты сказал, что Нетопырь – всего лишь божество, – прошептала она совсем тихо, чтобы не разбудить своего мудрого собеседника, если он уснул. – Но тогда… существует ли бог?

В ответ раздалось то ли покряхтывание, то ли кудахтанье; она с трудом догадалась, что это одинец смеется, не разжимая губ. И может быть, последним в своей жизни смехом.

– Я знал, что ты все‑таки спросишь об этом, знал… – Слабый голосок дребезжал каким‑то мизерным старческим удовлетворением: вот ведь ему удается оставаться мудрым провидцем до самого конца. – Мы были дикарями на своей старой земле, потому что сотворяли кумиров, объявляли богами и пророками людей, которые того не стоили; мы лепили себе идолов…

Веки старца так и оставались сомкнутыми, и торопливое бормотание становилось почти неразличимым – может быть, он говорил уже только для себя:

– И только очень немногие из нас… в первую очередь, конечно, маггиры, перед самым крушением нашей цивилизации, наконец, поняли, что существует один‑единственный бог… и родился он в тот миг, когда первая полуобезьяна обдумала, с какой это ветки ей удобнее спуститься на землю…

Он передохнул, так и не открывая глаз: с каждым разом ему все дольше и дольше приходилось набираться сил.

– Так что запомни, дитя: только тогда двуногое создание перестает быть дикарем и становится человеком разумным, когда он отказывается от всех своих идолов, как бы прекрасны и утешительны они ни были, и осознает, что бог – это непостижимое существо…

– Существо? Все‑таки – существо? И потрогать можно?

Пусть – нечто, сотканное потоками чувств и мыслей всех живших когда‑либо людей… Бесконечное множество – в одном. Когда‑то маггиры пытались дать ему название – »бессмертное сонмище», «пантеон мудрости»… Опять лишние слова. Нет. Просто бог Живое существо, чей разум невообразимо превосходит ум мудрейшего из нас, а плоть… она непредставима, как то, что собирается в грозовых облаках, чтобы родить молнию. Вот это понимание, в конце концов, и отличает человека от дикаря.

Принцесса почесала кончик носа, припоминая командоровы сказки про Психею и подземный Аид, переполненный неприкаянными тенями:

– Несмотря на все свое дикарство, я тоже могу тебя понять; но все‑таки – как это себе представить? Облако, состоящее из бесплотных душ, отлетавших от тел умерших? По тогда это – бесконечно печальное существо, потому что каждая такая душа должна нести в себе всю боль и ужас расставания с земной жизнью!

Крошечное тельце беспокойно задвигалось под своим серовато‑зеленым покрывалом:

– Улетающая душа – это одно из первобытных заблуждений… утешительных, как и многие другие. На самом деле душа – это отпечаток незримой половины человеческой жизни; он складывается, как мозаика, безостановочно, с момента рождения… и даже во сне. Колдовское отражение всех мыслей и чувств, которое одновременно и остается с человеком, и непрерывным потоком вливается в то, что ты так забавно и почти точно назвала облаком. Облако, обнимающее весь мир…

Щелки пергаментных век разомкнулись, спокойный, без старческой слезливости взгляд устремился вверх, словно пытаясь разглядеть то, о чем он повествовал – черные небеса, и откуда у него все еще берутся силы?

Из твоего теплого, сочувственного внимания, девочка.

Ну не врать же собственному внутреннему голосу – ни малейшей теплоты со своей стороны она не замечала; капелька жалости – еще может быть.