– Знаешь, это, мягко говоря, не просто – представить половинку себя, которая одновременно и остается, и улетает куда‑то!

– Просто, девочка. Вычти из своей жизни все, что содержало действие, и останется душа. Только вот человеку свойственно забывать даже самое дорогое – а вот где‑то там, в незнаемом далеке, все это сохраняется до мельчайшей крупицы. Так что к тому моменту, когда человек прекращает свое земное существование, его душа уже там вся, целиком, потому что вливалась в неосязаемое, но существующее «облако» с момента рождения и до последнего вздоха.

Черные небеса Вселенной, и в какие дебри совершенно нежданно завел ее извилистый путь той неведомой никому сказки, которую она позволила одной себе на этой знойной Невесте! И уж никак нельзя было сказать, что ее финал, досказанный мудрым одинцом, привел «ее своенравие» в состояние благостного умиротворения.

Даже наоборот.

– Но я не желаю, чтобы было так! – запальчиво воскликнула она, ударяя кулачками в пол, так что пестрокрапчатый эльф сбился с ритма, и золотистые чешуйки с его крыльев закружились в воздухе. – Если я не могу припомнить собственных крошечных детских радостей, своих мимолетных обид и скоротечных устремлений, мизерных потерь и пустячных побед – почему всем этим владеет кто‑то другой?

– Этот другой и есть, в сущности, ты. Или вернее – ты сама с каждым мигом все более и более становишься частью этого всеобъемлющего другого. И пусть тебя примирит с ним то, что оно – бессмертно.

Она чуть было не выразилась вслух, на кой черт ей нужно такое бессмертие. Ладно. Как полагает одинец, это самое «нечто» ее хорошо расслышало.

– Хотела бы я как минимум представить себе, как он, этот бог, выглядит и в каких небесах обитает, – пробормотала она тоном, не предвещавшим гипотетическому встречному ничего утешительного. – Ведь если он вобрал в себя все людское, то сколько же в нем презрения и ненависти, отчаяния и гордыни!.. Впрочем, надеюсь, что любви и сострадания должно быть чуточку больше. Но почему тогда он порой так безжалостен, когда ему ничего не стоит быть милосердным? Ведь самое главное его качество – это всемогущество. Он что, таким образом забавляется?

Одинец долго молчал; а ведь время шло, и луна, наверное, уже коснулась горизонта…

Ты слушай, слушай! То, что открывается тебе, дороже тысячи лун!

Старец, словно услыхав этот голос, еще шире приоткрыл глаза:

– Пойми, дитя, бог – он живой, и в первую очередь им движет то, что обеспечивает существование всего живого, от мышонка до человека. Это – инстинкт самосохранения, – прошелестел едва слышный голосок. – Страшно помыслить, как этот бог представляет себе, что же будет с ним, если внезапно исчезнут питающие его потоки человеческого духа. Ведь бог, в сущности, живет за наш счет, вот почему он озабочен сохранением человечества в целом. Вот почему погибают десятки, сотни – а нам не дано угадать, сколько тысяч благодаря этому выживают. Это способен предвидеть и рассчитать только он.

– Инстинкт самосохранения… Так просто! – вырвалось у принцессы с искренним разочарованием.

А все самое важное в жизни – оно просто. – Голос был уже так тих, что его почти заглушал шелест эльфовых крылышек. – А то, что не просто – оно не так уж и важно.

– Тогда твоему богу следовало бы сделать простую, чертовски простую вещь, – безжалостно проговорила мона Сэниа. – Из того, что ты мне рассказал, выходит, что для любого человечества истинный бог – чуть ли не самое важное на свете.