Изменить размер шрифта - +
Она отступила к стене и, против ожидания наткнувшись на жесткую скамью, послушно опустилась на нее, зачарованно глядя на неподвижную фигуру, точно нанесенную инеем на дымчатое стекло. Все последнее время ей удивительно везло на подобия привидений, с какой‑то фатальной периодичностью возникающие в одинаковом сумраке: сперва одинец в трепете нефритовых теней, затем Горон‑Нетопырь под шапкой подлесья, потом она сама в своем шатровом покое, теперь вот на себя не похожая Ушинь…

– Я хотела видеть короля и извиниться перед ним за то, что сверх меры задержала у себя амулет… – начала она первое, что пришло в голову.

И услышала:

– У нас больше нет короля.

Мона Сэниа похолодела: вот она, беда, предчувствие которой пробивалось сквозь пелену ее собственных горестей. И – недоумение: что могло погубить чародея, повелевающего всем мыслимым и немыслимым?

– Как… как он мог погибнуть, такой всесильный повелитель всего сущего? – И это было не праздное любопытство – ведь на этих благополучных до сих пор островах с ней находились дети, все трое – ее и только ее малыши.

– Он утратил свое могущество, – прозвучал безутешный голос. – Поэтому он больше не может быть королем.

Сэнни едва сдержала облегченное «уф‑ф‑ф…» Алэл не погиб. Излишне чувствительная Ушинь по понятным причинам воспринимает все случившееся чересчур трагично, но опыт ее собственной беспокойной жизни уже давно приучил ее к первому правилу межзвездных скитальцев: все живы – значит, все в порядке.

– Я торопилась вернуть ему волшебную «ракушку» как только могла; но он так и не взял ее, – как можно мягче проговорила она. – Можно, я поговорю с ним, и, может быть, утешу?

Королева покачала головой:

– Это невозможно: супруг мой Алэл обрек себя на добровольное изгнание, и остров, который он выбрал себе последним пристанищем, мне неведом.

Последним! Ну, Ушинюшку опять занесло в крайность.

– Я пролечу над всеми островами и найду твоего короля! Даю тебе слово.

– Нет, нет, нет… – прямо как стон.

– Почему?

– Воля Алэла не может быть нарушена. Он не вернется, пока сам не почувствует, что искупил свою вину. Или не вернется вовсе.

Сэнни невольно почесала кончик носа: вину? Так кто же он – потерпевший или виновный?

Принцесса должна была признаться себе, что окончательно запуталась в хитросплетении каких‑то условностей, тайн и недомолвок. Более того: ей давно уже хотелось попросту, по‑женски обнять Ушинюшку и дать ей выплакаться на своем плече, но что‑то невидимое (наверное, эти самые условности и тайны) почти ощутимо стояло между ними и сблизиться не позволяло.

Ну что ж, придется идти напролом.

– Мудрая государыня, надеюсь, ты не заподозришь меня в трусости, если я спрошу, неужели в твоих владениях появится враг, способный противостоять могуществу самого Алэла? Ведь тогда наши дети…

Ушинь вдруг всплеснула руками и осела на пол – точно провалилась по пояс. Сэнни вскочила и бросилась к ней, но широкие кисейный рукава лебедиными крыльями заплескались, не подпуская ее к себе.

– Не подходи, милая девушка, не приближайся ко мне! Иначе мне будет слишком тяжко говорить с тобой…

Ну, вот и еще не легче. Как это муж называл? А, стрессовое состояние.

– Хорошо, хорошо. – Она попятилась и присела на подоконник; в спину ощутимо дуло – хорошо, теперь уже в сон не потянет. – И все‑таки, не допускаешь ли ты, осторожная и заботливая Ушинь, что этот враг может напасть и на наших малышей??

Призрак королевы утерся вполне реальным белым рукавом.

Быстрый переход