Она постояла, нерешительно обнимая себя за плечи – может, пристроиться на краешке, снять обруч – предел мечтаний… Но комната плыла перед глазами, дрожь так и не унималась? затеняя полупрозрачный купол, над потолком витали призраки подлунных одинцовых прислужниц, иссохших до состояния мумии порочных девочек‑нилад. И до тошноты хотелось есть – это от переизбытка впечатлений. Нет, уснуть просто не удастся.

Она накинула свою непромокаемую куртку, неслышно перелетела под кухонный навес – не осталось ли чего с вечера? И неожиданно ткнулась во что‑то живое и упругое: уж не Гуен ли?

Но Гуен, спрятавшаяся от непогоды? Это что‑то новенькое.

– Ты что тут делаешь?

Желтыми кольцами сверкнули распахнувшиеся в невероятную ширь глаза, щелкнул могучий клюв… и раздался тихий цыплячий писк.

– Тоже есть хочешь? Сейчас поглядим… Вот. – Под массивной крышкой сладостным запахом означилась громадная лебединая нога. – Половина твоя.

Писк повторился, тугоперое крыло мягко отпихнуло девушку, и сова, чуть не задевая брюхом траву, умчалась в дождевую морось. Голодная.

И у этой не все в порядке. Сэнни тоскливо грызла жесткое мясо, зябко переступая босыми ногами – под навес затекло, лужи казались ледяными. Внезапно сквозь серое марево пробился огонек – так и есть, что‑то вспыхнуло в караульном коконе. Сердце, все еще не успевшее успокоиться, тревожно ударило по ребрам. Даже не подумав, что это может быть, мона Сэниа влетела в привратный домик – да ничего особенного, в теплой караулке двое: разомлевший пентюх Пыметсу, а против него подбоченившаяся Паянна, а у нее во рту…

Локки отмороженные, что за пакость? Страничка из книжки, что Юрг с Земли привез, свернута в трубочку и набита вонючей травой, и все это тлеет и заполняет домик стелющимся смрадом.

– Брось немедленно! – крикнула принцесса. – Не хватало только, чтобы этой гадостью дети дышали!

– Чево ж не бросить, коль и вдругорядь свернуть – дело плевое, – флегматично парировала воеводиха, затаптывая пудовым сапогом самокрутку – кораблик затрясся, точно заработал кузнечный молот. – А ты, королевна, ладно день начинаешь, повелительно. Вот так тута всем и крути‑верти.

Мона Сэниа чуть глаза не закатила – и как это старой ведьме удается выйти победителем из любой ситуации? Нагородит чего‑то, что первое на ум придет – действительно, при чем тут «ладно начинаешь»? Наверное, все дело в командном голосе, натренированном в стылых весенних болотах ее родимой Тихри, делла‑уэлла Тихри. И прав супруг: пользы от нее – капля в море, только всем на нервы действует – кроме этого недоумка, к сожалению.

Паянна словно угадала ее мысли.

– А ты, голубь, – обратилась она к притихшему Пы, который, впрочем, сейчас более походил на мокрую курицу, – отвори‑ка мне сквозницу поширше, чтоб не нагинаться – не люблю я ентого. И не кручинься попусту: кого человек пнет, того солнце полуденное приветит, для него‑то, незакатного, все равны. Так что крепко помни мое слово об ём, солнышке‑то тихрианском!

Из послушно растворившегося люка пахнуло дождевой свежестью, и Паянна, не подбирая юбки, вывалилась под хлесткие струи – при каждом ее шаге брызги разлетались метра на два.

– Закрой, – велела принцесса. – Люк закрой и рот тоже. Вы почему с Паянной не в отцовском замке? Я ж отпустила ее погостить на столько, сколько ее душе угодно. И давно ты в карауле?

Пы, угрюмо глядя в пол, промычал что‑то нечленораздельное.

– Не поняла! – Он раздражал ее все больше и больше.