Мало. Мало! Мало!!!

– А теперь посмотри на меня, бескрылый Горон. Посмотри… и возьми, если сможешь!

Он был Гороном, прежним Гороном, потому что, не дав себе ни доли секунды на раздумье, он бросился вперед так стремительно, словно за плечами развернулись утраченные крылья – и она полетела навстречу ему прямо через огонь…

Нет. Не через огонь. Через ничто.

Чтобы упасть на стылую прибрежную гальку Игуаны.

* * *

Она осторожно забралась под одеяло, радуясь благодатной ширине постели, которая позволяла ей вытянуться, не касаясь мирно посапывающего супруга. Только бы успеть согреться прежде, чем Юрг проснется и обнаружит ее – мокрую, промерзшую до того, что пришлось вцепиться зубами в угол подушки, чтобы они не стучали. Не по‑летнему пронизывающий дождь, под которым она остервенело срывала с себя клочья сиреневого платья, смыл с нее все невестийское наваждение столь основательно, что заледенил ее до самых костей – а может, и их тоже.

Согреться и поспать. Поспать, чтобы ничего не помнить. Хоть чуточку. Только до восхода солнца. Ведь двое суток почти без сна (полудрема, а скорее полунаваждение прошлой ночью не в счет)… А что, если солнце уже встало? За такими тучищами не разглядишь. И о чем только здешний королек‑чародей, всех стихий повелитель, думает? Хотя известно, о чем: о своем хрустальном шаре. Тоже мне утеха старости. Вот папенька, не в пример ему, до сих пор по фрейлинским покоям шастает… Ой!

Она выскочила из постели, и теперь ее затрясло уже по‑настоящему: в мерном стуке дождя она не слышала больше дыхания мужа.

Подрёмник.

Она совсем забыла про ведовскую Паяннину травку!

Запустить руку под подушку и отшвырнуть слипшийся травяной комок в огненную солнечную помойку было секундным делом. Прислушалась…

Да ничего страшного, показалось. Дышит. Вот и глаза сразу открыл:

– Кто рано встает…

– Тому Паянна подает, – хорошо еще, что он не догадывается, какое пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрожал.

– Типун тебе на язык, солнышко ты мое босоногое – спозаранку да про эту бегемотиху! А ты‑то что поднялась? Весь табор спит, без задних ног притом.

– У меня на душе неспокойно: сколько уж мы тут живем, а такого безобразия в небесах и на море ни разу не видели. Может, Алэл таким образом дает нам понять, что мы тут слишком загостились, пора и честь знать? Слетать к нему надо непременно.

Звездный эрл лениво повернулся на бок, потянулся:

– Не бери в голову, Алэл – нормальный мужик, если б что‑то было не так, сказал бы прямо. К тому же визиты в такую рань – это как‑то супротив этикету. Ты лучше иди‑ка сюда…

Все смыл дождь – кроме памяти. А она неотвязна. Чтобы примириться с ее существованием, нужно поделиться ею с другим. Иначе она, проклятая, на веки вечные встанет между ними.

– Нет, муж мой, любовь моя, не сейчас. Ты в ненастную погоду всегда забавлял меня дивными историями… теперь мой черед. Вечером я расскажу тебе странную и печальную сказку, и вот тогда…

– А почему не сейчас?

– Не торопи меня. Длинная она, если честно и со всеми подробностями.

– А конец счастливый?

– Кому как… Впрочем, если честно, то никудышный конец.

– И на черта мне такая сказка? Я уж лучше обойдусь грубой реальностью, она как‑то привлекательнее… вот такой, например.

Они никогда, никогда, никогда не были грубыми, его утренние бережные руки.

– Не надо, милый. Потерпи до вечера. Поверь, я иначе просто не могу.

– Ну, тогда в такую погоду грех недоспать, – и перевернулся на другой бок.