Как назло, она долго не отпускала меня. Сначала ей пришло в  голову

сделать мне педикюр, потом ей  показалось,  что  у  меня  жар,  и  она

заставила меня поставить градусник. А я старался не  глядеть  в  окно,

чтобы не вызвать в ней подозрений.

   - А на господина Яйблочко ты  не  сердись,  -  говорила  спонсорша,

перебирая мои кудри, - он бывает груб, но он всегда справедлив. Ты  же

знаешь, у него в части много организационных проблем, и  он  не  может

позволить себе расслабиться. С вами, людьми, все время жди подвоха. Вы

как испорченные дети.

   - Почему испорченные?

   - Потому что норовите сделать гадость  исподтишка,  потому  что  не

помните добра, потому что лживы... потому что... миллион причин! А  ты

чего на меня уставился? Наелся - иди погуляй. Но за забор - ни шагу.

   Я  послушно  поклонился  Яйблочке  и  подождал,  пока  ее   зеленая

чешуйчатая туша уплывет из кухни. И  тут  же  кинулся  в  сад.  Сердце

подсказывало мне, что Инна ждет меня там  или  выглядывает  из  своего

окошка, чтобы выйти, как только я появлюсь.

   Я прошел через газон, присел у бассейна, пощупал ступней воду. Вода

была холодной. Я прошел к кустам, что разрослись у изгороди и  надежно

скрыли бы тех, кто пожелал уединиться от любопытных глаз.

   Там было пусто. И  пустота  эта  была  насыщена  звоном  насекомых,

щебетом птах  и  подобными  мирными,  совсем  не  городскими  звуками.

Старшие говорят, что раньше на Земле было не так тихо  и  красиво,  но

спонсоры запретили вонючие двигатели и разрушили вредные заводы.  Сами

они не нуждаются во многих вещах, производимых  людьми,  и  люди  тоже

быстро отвыкли от таких предметов, как  ботинки  или  печки,  даже  от

одежды, отчего теперь, как  мне  рассказывали,  люди  живут  только  в

теплых местах нашей планеты.

   - Тим, - сказала Инна, заглядывая в кусты. - Я  так  и  знала,  что

найду тебя здесь.

   - А я специально сюда пришел, - сказал я. Я был счастлив. Но не мог

объяснить мое чувство. Оно не было тем чувством, в  котором  меня  так

подозревали хозяева. Мне хотелось смотреть на Инну и если  дотронуться

до нее - то только кончиками пальцев.

   - Тебя били? - спросила Инна.

   - Вчера, - сказал я. - Из-за тебя.

   - Из-за меня? - Глаза у нее были синие, ласковые.

   - Они решили, что я слишком... слишком несдержанно себя  веду.  Что

пришло время меня... - и тут язык у меня не повернулся сказать, в  чем

дело, хотя в этом не было тайны или чего-нибудь  необычного  -  больше

трех четвертей мужчин после двадцати лет подвергались  ампутации  этих

органов для их собственного блага и в интересах демографии.

   - Не может быть! - догадалась Инна. - Только не это!

   - Почему? - вырвалось у меня. Мне хотелось  услышать  приятный  для

меня ответ.

   Инна  отвернулась.  Вопрос  ей  не  понравился.  Видно,   показался

циничным.

   - Прости, - сказал я. Я  почувствовал  себя  виноватым  перед  этой

девушкой. Я любовался ее профилем - у Инны был короткий  нос,  который

чуть подтягивал к себе верхнюю  губу  и  приоткрывал  белые  зубки.