Нашу парочку он, кажется, принял за отца с дочерью.

– Как замечательно, что ваша молодежь всюду с вами! – сказал он с улыбкой.

Ни я, ни Профессор не стали его поправлять. Присев на диван, я затесалась в очередь из клиентов мужчин и стала ждать, когда постригут «папашу».

У Профессора же сам процесс стрижки явно вызвал какие то неприятные воспоминания: как только ему повязали вокруг шеи простыню, он жутко напрягся. Лицо застыло, пальцы впились в подлокотники, между бровями залегла глубокая складка. Как хозяин ни пытался отвлечь его болтовней на самые безобидные темы, бесполезно – Профессор не унимался.

– Какой у вас размер обуви?.. А номер вашего телефона?.. – бомбил он вопросами бедного парикмахера, раз за разом заставляя очередь бледнеть.

И хотя мое отражение маячило в зеркале у Профессора перед глазами, он как будто не верил ему и все оборачивался назад, дабы лишний раз убедиться в том, что я не нарушила обещания. Как только голова его дергалась, мастер тут же прекращал чикать ножницами и невозмутимо ждал момента, когда к клиенту можно опять прикоснуться. А я улыбалась Профессору и чуть заметно махала рукой – дескать, я здесь, все в порядке.

Седины Профессора опадали клочьями на простыню, устилали пол. Откуда этому мастеру знать, что череп, который они покрывают, хранит в себе список всех простых чисел от единицы до ста миллионов? Ни ему, ни кому либо из клиентов, только и ждущих на этом диване, чтобы чудной старикашка поскорее ушел, никогда не откроется тайная связь между часами на его запястье и днем моего рождения! От этой мысли во мне проснулась странная гордость. Улыбнувшись зеркалу еще жизнерадостней, я опять помахала рукой.

Выйдя от парикмахера, мы сели в парке на лавочку, выпили по банке кофе из автомата. Лавочку окружали фонтан, песочница и теннисный корт. Каждый порыв ветра поднимал над сакурами новое облачко лепестков, и лицо Профессора озарялось просеянными через ветви лучами. Записки на его костюме трепетали без остановки. А сам он то и дело заглядывал в отверстие банки – так придирчиво, будто прихлебывал не кофе, а колдовское зелье.

– Я была права! Теперь вы выглядите мужественно и привлекательно.

– Ох, перестань… – только и отмахнулся Профессор, в кои то веки благоухая не старой бумагой, а кремом после бритья.

– Что же именно вы изучали в университете? – спросила я. Даже не надеясь на то, что пойму ответ. Я просто упомянула о числах, чтобы поблагодарить его за то, что он согласился со мной погулять.

– Эту область называют «королевой математики», – ответил он, глотнув еще кофе. – Она красива и благородна, как королева, но сурова и безжалостна, как дьяволица! А если в двух словах, все очень просто: я исследовал целые числа, которые всем хорошо известны: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Их самих и отношения между ними.

Странно, что он использует слово «королева», подумала я. Словно и не о науке говорит, а рассказывает волшебную сказку… С корта неподалеку доносилось чпоканье теннисного мяча. Мать с коляской, любители бега трусцой, велосипедисты, все, кто шел мимо нашей лавочки, завидев Профессора, тут же отводили глаза в сторону.

– То есть вы эти отношения… находили?

– О, да! Находки были редчайшие. Хотя, конечно, открытиями  это не назовешь… Я извлекал из них извечные теоремы, которых до меня тысячелетиями не замечал никто. А это все равно что выписывать истины из записной книжки Бога – по одной строчке, не зная, что дальше. Где эта книжка встретится тебе снова, когда откроется в следующий раз – известно только Ему…

На словах «извечные теоремы» он дважды ткнул пальцем в невидимую точку пространства перед собой. Вероятно, туда же его взгляд уносился в часы «размышлений».