Вспоминая все это, я не устаю поражаться, как чисто и беззаветно Профессор любил детей. Это чувство оставалось в нем неизменным и вековечным, как формула Эйлера.

Да, моего сына Профессор был готов защищать при любом раскладе. Он всерьез считал, что Кореньку нужно больше помогать, что приглядывать за мальчиком – его долг и что выполнять этот долг – светлейшая радость в жизни.

Эта привязанность у Профессора не всегда проявлялась в каких то действиях; иногда она просто лучилась у него из глаз, но чаще всего передавалась каким то невидимым способом. Коренёк всегда ее ощущал и со своей стороны, сколько бы ни строил из себя гордого и независимого бунтаря, питал к Профессору безграничные благодарность и уважение. Откуда в этом мальчике такая мудрость? – только и поражалась я.

Если я накладывала Профессору порцию больше, чем Кореньку, старик тут же хмурился и делал мне замечание. Хотя я всегда исходила из старого доброго принципа: самый большой кусок – что мяса, что рыбы, что арбуза – всегда отдавать самому младшему едоку. Даже когда Профессор в своих раздумьях отключался от всего мира, для Коренька у него было времени хоть отбавляй. Любому вопросу мальчика, не важно о чем, он и сам радовался как ребенок. Он вообще был убежден, что вопросы, волнующие детей, гораздо важнее вопросов взрослых людей. И умел не просто похвалить за правильный ответ, но и вдохнуть в собеседника гордость за то, как блестяще и, главное, красиво тот его отыскал.

Сталь же ревностно Профессор следил и за самочувствием Коренька. Любые вросшие ресницы или прыщи он всегда обнаруживал у мальчика раньше, чем я, но не трогал его и даже не показывал ему, что заметил, а говорил мне об этом наедине и украдкой, лишь бы ребенок не испугался.

Никогда не забуду, как однажды Профессор зашептал мне из за спины, пока я мыла на кухне посуду:

– Ты видела? Что будем делать с его фурункулом?! – шипел он с таким ужасом, будто весь мир катился в тартарары. – У детей очень быстрый метаболизм! Эта шишка может внезапно раздуться, надавить на лимфоузлы и перекрыть трахею!

На вопросах детского здоровья Профессора всегда заедало.

– Ну что ж! – пожала я плечами беззаботно. – Тогда проткнем иголкой…

Но Профессора это привело в настоящий шок.

– Как? А микробы?? А если он заразится?!

– А мы прокалим иголку над пламенем, и все микробы сгорят в аду! – еще невозмутимее ответила я. Уж больно забавно наблюдать, как он паникует – тем отчаяннее, чем больше я над ним подтруниваю.

– Ни в коем случае! – закричал он уже почти вслух. – Микробы заползают куда угодно! Они проникают в кровь и добираются до нашего мозга…

В итоге он не отстал от меня, пока я не пообещала сегодня же отвести ребенка к врачу.

В общем, к Кореньку Профессор относился примерно так же, как и к простым числам. Простые числа у него были основанием для всех натуральных чисел, ну а дети – основанием для всего, что происходит во «взрослом» мире. Соответственно, мы, взрослые, существуем исключительно благодаря детям, что и требовалось доказать.

Я до сих пор иногда достаю ту записку и долго смотрю на нее. По ночам, когда не могу заснуть, или одинокими вечерами, когда подступают слезы по близким, которых больше нет рядом. Гляжу на эту единственную строчку и молча склоняю голову в благодарном поклоне.

8

В день праздника Танабата «Тигры» продули «Китам» 1:0. Это было их седьмое поражение подряд.

Несмотря на месяц отсутствия, я быстро вернулась в привычный рабочий ритм. Поврежденная память Профессора, конечно же, не сохранила сцены нашей битвы с Мадам.