Он притягивает меня за плечи, и я вижу, как две тяжелые слезы катятся по его скуле. – Я думал, что никогда больше не прикоснусь к тебе.

– Я тоже так думала.

Он прикусывает нижнюю губу, глаза расширены. – Я возьму все, что ты мне дашь. Разве это жалко?

Я наклоняюсь, касаюсь его губ, вдыхаю чистый запах его лосьона после бритья, резкий аромат травы, мне нужен кислород, чтобы оставаться в сознании во время всего этого.

Его рот открывается напротив моего, и он садится с резким вдохом, руками снова обхватывая мою челюсть. Срочно, он возвращается за добавкой, наклоняет голову, кусает и сосет, и мне нужно глубже, больше. Мне нужен весь он. Его стоны заглушаются моими губами, зубами и дыханием. Его руки пробираются под мое платье, задирая его до талии, пока я стягиваю его галстук – бабочку, расстегивая рубашку.

Холодные пальцы скользят по внутренней стороне моего бедра. Но его грудь такая теплая под моими руками, и я проникаю внутрь, скользя ладонями по его ключицам и вниз к животу, желая ощутить каждый сантиметр.

Он произносит какие – то нечленораздельные слова, когда чувствует меня через нижнее белье. А потом его пальцы скользят по моему пупку, осторожно копаясь в кружевах, и я поднимаюсь над ним на колени, помогая ему добраться до того места, где его прикосновения нужны мне больше, чем что – либо другое в галактике.

– Ты мокрая для меня? – спрашивает он, отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. Его пальцы проникают в меня, большой палец поглаживает. – Это мне?

Я киваю, и его неверие заразительно; именно оно усиливает ощущение каждого прикосновения, заставляет меня двигаться вместе с ним, кусать его, пока он прикасается ко мне. Это то, что посылает мое тело вверх по крутой винтовой лестнице, один пункт назначения – вот он, всего на два удара выше. Еще два.

– Элл.

– Да.

– Я собираюсь кончить.

Его улыбка искривляет единственное слово: – Хорошо.

Я нащупываю его, его ремень, его молнию.

– Подожди, – говорю я своему телу. – О Боже, я уже близко.

Подожди.

Подожди. Подожди.

Он не прекращает своих действий, когда отстраняется и смотрит мне в лицо. – Ты хочешь…?

Кончики его пальцев скользят по мне, теснее, быстрее.

Неуклюже, я проникаю внутрь, нащупывая тяжелый жар его тела, обхватываю его рукой, сдвигаюсь так, что оказываюсь рядом, наклоняю его, заставляя его увлажниться от меня.

Он стонет, погружаясь в меня, и этот звук поражает меня своей древностью и дикостью.

Облегчение от этого – от его толстого и голодного, наконец – то глубоко входящего и выходящего из меня – это плавящаяся звезда, распространяющая огонь в моей крови. Он задыхается, говоря, что не хочет кончать, никогда не хочет кончать, никогда не хочет останавливаться. Я уже на острие, и наш мгновенный, бешеный трах доводит меня до этого с помощью неровных толчков. Он встает, я кончаю.

Сверчки и Эллиот затихают от резких, ноющих криков, вырывающихся из меня.

В наступившей тишине я чувствую, как бьется его пульс там, где мои губы встречаются с его горлом. Но потом его руки добираются до моей челюсти, обхватывают и наклоняют мое лицо к своему.

– Да? – шепчет он. Я киваю в его руках, чувствуя его вес внутри себя. – Матерь Божья, – говорит он в поцелуе, – это нереально.

Все сужается до крошечных движений моих бедер по его бедрам и мягких засасывающих поцелуев. Я почти не двигаюсь. Просто покачиваюсь, сжимаюсь. Это значит, что я не ожидаю, что он так плотно прижмется ко мне и скажет, что он близок.

Я прижимаю вопрос к его губам: – Ты хочешь, чтобы я остановилась?

– Только если ты ничего не принимаешь. – Его язык встречается с моим, и он стонет.